Сделав еще пару шагов, Виктория почувствовала, как чья-то рука касается ее спины. Мгновение спустя, она плашмя лежала на тропинке. Рядом стояла всё та же компания. Какой-то парень, с надменной ухмылкой на лице, словно демонстрируя свою силу, ехидно усмехнулся.

Вика почувствовала обиду, когда поняла, что именно он толкнул её. Боль от падения смешалась с чувством негодования и обиды, вызванными пониманием того, что агрессия была именно от человека мужского пола. Тем не менее, стараясь не подавать вида, девушка робко сказала:

– Я, конечно, понимаю, что у нас отношения не очень, но зачем так… – Вика обратилась к Алине.

– Подруга моя! Ты не ушиблась? Господи, я прошу у тебя прощения! Наверное, мой друг не рассчитал силу и пихнул тебя так, что ты не выдержала и упала! – и рассмеялась. Смеялась так громко и звонко, что слышали абсолютно все. Сложилось впечатление, что от такого смеха черепица на крыше начала отваливаться, окна трескаться, а лампы лопаться, как воздушные шарики.

– Я тебя поняла, Алина Васильева. Надеюсь, мы еще успеем это обсудить.

Момент спустя, Виктория встала, отряхнулась и направилась к выходу, не обращая внимания на происходящее столпотворение у нее за спиной.

***

Дома, бросив свои вещи возле входной двери, Виктория поднялась на второй этаж к себе в комнату, затем села за письменный стол и начала писать. Писала в основном о том, что чувствовала. О том, как устала от постоянного давления, от бесконечных ожиданий чего-то лучшего. Она писала о том, как боится, что ее мечты так и останутся мечтами. Писала и надеялась, что скоро все плохое пройдет и наступят лучшие времена.

Девушка не рисовала годами, сегодня впервые взяла в руки цветные карандаши. Желтым карандашом была нарисована поляна, усыпанная цветами, зеленым сказочный лес, а по нему бежали счастливые дети. Бирюзовым цветом ясное небо, в котором не было птиц и сияющее за счет оттеночно-оранжевого карандаша солнце.

Внезапно, возле двери послышался резки, устрашающий стук, который оторвал Вику от творчества. Потерялось вдохновение что-либо писать, пропали те красочные мысли, которыми можно было заполнить недоделанный рисунок. Отложив свои дела на бесконечное потом, девушка подошла к двери и, дернув за металлическую ручку, открыла. В проеме стоял отец.

На нем были домашние летние шорты с изображением моря, песка и пальм, белая, с ярким принтом футболка и старые махровые тапочки.

– Вика, что за безобразие? Почему у тебя двойка по математике? Разве я не просил тебя взяться за ум? Тебе так сложно начать учить этот предмет? – отец, заходил в комнату, буквально наступал Вике на ноги, пока та отходила, задавая вопросы все более угрожающим тоном. – Может ты считаешь, что твои интересы выше моих? Ты думаешь, ты умнее? В чём? Может быть, твои детские фантазии перестанут играть основную роль в твоей жизни, и ты наконец поймешь, что существует реальный мир?

Видно было, как отец злился.  Одни и те же слова летели, как снегири, без остановки. Правда, снегири – красивые птицы, а фразы, мягко говоря, не очень. Отец еще долго не мог успокоиться. Он медленно, словно наслаждаясь моментом, выливал всю грязь, весь негатив, который был накоплен за день на работе, на свою единственную родную дочь. И вместо того, чтобы сесть и обсудить это, вместо того, чтобы решить проблему вместе, наконец покинул комнату девушки, не пожелав спокойной ночи.

Виктория сидела еще долго. Несмотря на свою стойкость, у девушки совершенно неожиданно навернулись слезы. Она в очередной раз за день почувствовала настоящую обиду. Эта обида еще надолго останется в ее сердце, и даже спустя время не сможет развеяться полностью.