Психолог работала со мной в гештальт-подходе4. Раз за разом она задавала вопросы, связанные с прошлым и, чаще, с настоящим; я рассказывала всё это, а затем она просила назвать, какую эмоцию это вызывает во мне. «Что ты сейчас чувствуешь? А вот об этом, что ты чувствуешь?».

Не знаю, хорошо ли видно вам через буквы, как от одного только воспоминания об этом вопросе у меня дёргается правое нижнее веко до сих пор. Шучу я, шучу. Одна-а-ако. Боже, это была какая-то бесконечная долбанная пытка в том моменте!

Сейчас-то Алисонька – кот учёный, калач тёртый – может сама о важности эмоций с потребностями рассказать, хоть ночью разбуди. За годы я написала и дипломную, и диссертацию по эмоциональному интеллекту, пропахала личным опытом бесконечное множество «телески», арта, процессуалки и Юнг знает чего ещё. Могу назвать эмоцию, которую испытываю в моменте, обозначить, с чем именно она связана, определить её образ или место в теле, где она ощущается сильнее всего. Могу прожить эмоцию как минимум десятью разными способами, чтобы она не застаивалась в психике тухлым болотцем.

В свои же 18 или 19 лет я была только «головой на ножках» и никогда прежде не обращала внимания на то, что вообще могу чувствовать что-нибудь конкретное. Что оно, простите, ещё как-то называется к тому же! И тем более не задумывалась, что эмоции могут быть для чего-то полезны; а психолог почему-то не посчитала нужным хоть что-нибудь объяснить и только раз за разом как заклинание повторяла один и тот же вопрос.

Такая была растерянность каждый раз, то самое «бжжжж» в голове, как «белый шум». Чаще всего я честно отвечала «не знаю» или «ничего», но иногда могла сказать, что чувствую что-то похожее на боль. Это была отдельная проблема, потому что в таком случае психолог возражала, что боль – это не эмоция, может быть я чувствую обиду, грусть, злость?

Но нет, я могла только сказать в лучшем случае, что чувствую боль. Кроме того, я никак не могла назвать, с чем именно связано это ощущение и где именно в теле оно живёт. Мне казалось, что это происходит всегда и живёт везде. Что я чувствую это целиком собой.

Моего бедного психолога всё это никак не устраивало! Мои ответы никак не вписывались в удобную ей модель, в соответствии с которой клиент мог бы чувствовать такие-то и такие-то конкретные эмоции, а всё остальное чувствовать было никак нельзя. И, похоже, мои «правильные» ответы были очень уж нужны ей для дальнейшей работы – алгоритм никак не хотел переваливаться на следующий уровень и выдавал сбой. Мне бы очень хотелось быть таким как надо клиентом, но я никак не могла отыскать в себе ничего похожего на «правильный» ответ!

Так проходила встреча за встречей, одно и то же, и после какого-то количества попыток я, наконец, смогла ответить что-то вроде: «Понятия не имею, что чувствую относительно этой истории, но сейчас я совершенно точно чувствую злость». Что-то о том, насколько сильно, на самом деле, я устала отвечать на одни и те же вопросы, которые ни к чему кроме споров не приводят, и пытаться объяснить, как именно это происходит во мне. Раз за разом сталкиваясь с тем, что мои ответы как будто бы какие-то неправильные. Хотя я искренне стараюсь отвечать так, чтобы было понятно, что происходит со мной на самом деле.

Блин, я так радовалась и думала, что вот сейчас-то мы работу начнём. Я ведь смогла найти в себе что-то похожее на то, что моему психологу так хотелось услышать! Ага, конечно.

Не знаю, что именно в этот момент в её голове произошло. Конечно же, проявление агрессии клиента – это позитивное изменение в терапии для человека, утратившего восприятие своих эмоций. Его первый (и часто единственный ему доступный) шаг на пути восстановления чувствительности своего Я.