Сползает на пол и шаткой походкой выходит из спальни, на ходу застёгивая ширинку, нервно подбивая под пояс брюк рубашку.

Злится. Конечно, злится, бесспорно, это так.

Довольствовался компромиссом, наизнанку выворачивался, приняв мои условия. Через себя переступал, через свои желания, в то время как мог бы с лёгкостью получить всё.

Меня. Другую. Любую.

Но вынужден зависнуть тут со мной, голову мою непутёвую охранять, давясь своим вожделением.

Так, секундочку… а где Эмир?

Одёргиваю подол, испытывая странное неописуемое волнение поднимаю трусики, нашедшие своё последние пристанище на подушке. Давлю позыв стыда и смеха, осознавая, что на этой постели спит его же мать. Проскальзываю в ванную и, не глядя на себя в зеркало, тщательно смываю с себя следы преступления. Старательно выстирываю совесть. Развешиваю сохнуть и приходить в себя.

Жалею о содеянном? Раскаиваюсь?

Жалею лишь о том, что не позволила всего.

Раскаиваюсь лишь в том, что лицемерила и с ним.

А с Солнцевым я мысленно уже рассталась. Со всеми мужчинами разом. Не нужен мне больше никто. Дерзко было даже думать, что кто-то способен его заменить. Наивно было даже пытаться искать. Глупо было даже начинать.

Он – мой приговор. И он только что хлопнул входной дверью.

Вылетаю из ванной со вполне однозначным порывом кинуться следом, но вовремя понимаю, что он просто пошёл курить. Бросаюсь к окну и вижу, как он выходит из подъезда, прикуривая на ходу. Как останавливается у края тротуара, так глубоко затягиваясь и так долго не выпуская клубу дыма, что меня передёргивает. Как раз в тот момент, когда он задирает голову, находя меня взглядом. Выпуская между нами ядовитое белое облако.

Стоит. Курит. Смотрит.

Одну, вторую, меня уже мутить начинает, а ему всё мало. Когда вообще пристрастился? Зачем?

Ведьмой меня называл… с чего я вдруг ведьма? Сирена – понятно. После моего экспромта само по себе напрашивается. Но я пыталась по телефону успокоить, не сработало, только сильнее расстроилась моя малышка, голос, искажённый динамиком, не узнала. Ни разу ещё её на ночь не оставляла, проснулась – а меня нет. Душа с телом расстаётся от одной мысли, выворачивает нутром наружу, лишь только представлю её детские страхи. Кнопка моя… хоть на стену лезь как обнять хочется. Её, его, разом всех. Казалось бы, какая малость. Какое ничтожное в рамках Вселенной желание. Что поделать, если моя Вселенная – они? Пашка только на своей орбите. Отдельная единица, обособленная.

Фокусирую взгляд на улице и под дых бьёт паническая атака – нет его там. Пустота. Ничего. Никого!

Разворачиваюсь и вскрикиваю, тут же зажав рот обеими руками.

Паша выдаёт насмешливую ухмылку и разворачивается к плите, шаря по шкафчикам. Без труда находит и кофе, и турку, и ложку, с первой попытки, с полпинка. Ясен пень, как в родовом гнезде его всё разложено, в том же порядке: Вероника Павловна приверженка привычек, хаоса не признаёт, особенно на кухне. Заметил? Обратил внимание? Вообще ни одной эмоции не выражает, щедро отсыпая ложку за ложкой. Как будто не было ничего между нами, ни сейчас, ни когда бы то ни было ещё. Впрочем, чему я удивляюсь? С его стороны всё именно так.

– Где Эмир? – нарушаю тишину отрешённым голосом.

– Повёз твоему Панфилову образцы ДНК, – ровный тон и явная издёвка, от которой неслабо так корёжит.

– Не мой, – чеканю сухо, брови у переносицы свожу.

– Все они твои, – смешок, турка на плиту. – Попался однажды – считай, увяз навсегда.

– Тебе-то откуда знать… – обида рвётся из груди, но застревает в горле, не затронув голосовых связок.

– Со стороны виднее, – флегматичное движение плеча и разворот на девяносто градусов. – Я не должен был. Прости, – искреннее раскаяние через всё лицо, ответная дрожь в губах.