Молча кивнув, мол это само собой разумеется, я слегка успокаиваю пленницу.

– Все с вами будет хорошо, не волнуйтесь! – Стараюсь, чтобы голос не выдал моей заинтересованности, и добавляю жесткости. – Если, конечно, будете вести себя благоразумно.

Мне искренне жаль эту женщину, и ничего плохого я ей не желаю, но она действительно ценный приз и ее пленение все в корне меняет. Теперь мне не потребуется торчать здесь слишком долго, принуждая епископа к разумному решению. Теодорих надавит на брата, и мы попросту обменяем его жену на всех наших людей, томящихся сейчас в темнице.

«А раз так, – прихожу к логическому выводу, – то с этой минуты нанесение противнику максимального ущерба перестает играть определяющую роль».

Мой взгляд непроизвольно проходит по лежащим на склоне колосящимся полям, по еще не тронутым огнем крышам деревенских домом, и вновь возвращается к полыхающему поместью.

– На этом, пожалуй, остановимся! – Решаю с изрядной долей облегчения и поворачиваюсь к стоящему за спиной Куранбасе.

– Трубите отбой, командор, мы уходим!

Никакой трубы у Куранбасы конечно же нет, и кто такой командор он тоже не знает, но половец уже давно не обращает внимания на мою манеру речи, а старается уловить лишь самую суть.

Его гортанный крик поднимает лежащих в засаде стрелков, и мы начинаем отходить к лесу. Скрывшись за деревьями, не останавливаемся, и несмотря на бессонную ночь, гоню взвод почти до полудня, пока не отрываемся на достаточное расстояние от поместья. Хоть там и не было серьезной охраны, но мало ли чего!

Солнце уже висит над самыми кронами вековых сосен. Парни идут ходко, а вот баронесса совсем скисла и едва держится на ногах. У нее все непригодно для лесного похода: ни длинная из толстого сукна рубаха, ни мягкие войлочные туфли.

Решаю остановиться на привал и, найдя подходящую поляну, даю знак Куранбасе. Тот командует, и стрелки с облегчением скидывают поклажу и валятся на землю. Видно, что ребята вымотаны до предела, но держатся стойко и не показывают этого.

Костров не разводим, Соболь выставляет дозоры, сам лично вяжет пленницу и только после этого позволяет себе присесть.

Я еще вижу все это сквозь закрытые ресницы, но через мгновение отрубаюсь. Сколько проспал не знаю, кажется одно мгновение. Просыпаюсь из-за какого-то внутреннего беспокойства и почти панического чувства тревоги. Открываю глаза и нервно обвожу лагерь взглядом. Вроде бы, все спокойно и на своих местах. Стрелки спят, подложив под головы ранцы и войлочные плащи. Пленница тоже на месте, сидит, прислонившись спиной к дереву.

«Фу ты дьявол! – Успокаиваю рвущееся из груди сердце. – Нервы ни к черту! Видать сказывается нервное напряжение последних дней. Даже спать спокойно уже не могу!»

Ищу глазами Соболя, но среди лежащих вокруг костра парней его нет. Поднимаю глаза и вижу его выходящим из-за веток разлапистой ели.

Жестом зову к себе, и тот, бесшумно просочившись между спящих товарищей, присаживается рядом.

Глянув на меня и почувствовав невысказанный вопрос, он деловито поясняет.

– Посты проверял.

Эта его добротная уверенность и рачительность действует на меня успокаивающе, вновь вселяя пропавшую было уверенность.

Удовлетворенно кивнув парню, я в очередной раз отмечаю для себя, что из Ваньки получится отменный командир. Такие мысли окончательно прогоняют беспричинную тревогу и возвращают меня в привычный тонус, где мне нельзя поддаваться слабости даже на минуту.

Снимаю с лица появившуюся было улыбку и показываю ему на пленницу.

– Почему баронесса одна и никто за ней не смотрит?!

– Так она ж…

Жестко обрываю его попытку оправдаться.