Мы вырулили на шоссе. Судя по указателям, это был Старо-Петергофский проспект. Коротко посовещавшись, мы решили, что не стоит сворачивать в центр из-за большого скопления жителей, а теперь ходячих мертвецов, поэтому надо ехать прямо до Иоанно-Кронштадской церкви, чтобы там свернуть на Ленинский проспект и уже оттуда по прямой до указанного в аудиосообщении моста. Я поразился познаниям в географии моей попутчицы, помню, даже похвалил её за то, что в школе хорошо училась, на что она ответила, что выучила местность по яндекс-картам, когда они с друзьями лазили по закрытым объектам, вроде этой промзоны.

Всё ради красивых фоточек.

По дороге мы встречали ещё группы злосчастных потревоженных усопших, но они были слишком повреждены жарой, чтобы представлять для машины угрозу.

Встречались и неподвижные покойники. Они были упокоены пулями. Ощущалось присутствие военных поблизости.

Вдалеке появились странные наросты на дороге, похожие на огромные грибы.

– Мост! – закричала Жанна.

Показался мост через Неву, а перед ним тянулась линия мешков и всякого хлама, который было не жалко использовать на постройку заграждений. Грибы по бокам оказались гнёздами для пулемётов, выложенные высоко специально, чтобы можно было стрелять стоя – мёртвые не стреляют в ответ.

– Неужели? – услышал я свой одновременно измождённый и обрадованный голос.

Драма. Всё, что происходит вокруг – это драма. Трагедия. Падение колосса цивилизации. Я не знаю, каков масштаб всего этого. Самоуверенность, дерзость, привычки, чувство защищённости, образ жизни, спортзалы, кафе, курсы, работа, тонны никому не интересных фотографий в соцсетях – всё рукотворное, включая массовое общество, исчезло.

Я – осколок разрушенного мира. И мне больно от того, что я знаю, что именно мы потеряли. Ты, если даже и умеешь читать, не поймёшь этого. Да, я радовался своей личной свободе и будь у меня кнопка, которая начала этот апокалипсис, я бы её нажал. Но мой разум позволял мне понять, что я бы поступил так лишь потому, что был отрезан от управления всей этой социальной конструкцией. Я – человек подполья, не сумевший выбраться на поверхность в обычных условиях, но имеющий в голове архитектурные модели общества. Сейчас все эти люди, ещё сохранившие какой-то налёт цивилизованности, постепенно начнут дичать, оторванные от сдерживавших их общественных идолов, вроде религии и СМИ. А конкурировать дичающим людям придётся не только между собой и с дикими животными, как это было в древние эпохи племён, но и с чем-то другим. Тёмным. Тем, что является антиподом не только человека, но и вообще жизни. Антижизнью. Что-то существующее лишь чтобы гасить её.

Мы вошли на мост пешком с поднятыми руками. Жала пулемётов вывернулись на нас в своих гнёздах. Я чувствовал на себе изучающие взгляды военных. Они тоже были испуганы. Это были парни даже помладше меня, которые во время начала этого дерьма, были на службе. В основном это были солдаты-срочники.

– Стаа-ять! – раздался командирский голос из-за баррикад.

Мы с Жанной остановились.

Честно признаться, тут я занервничал? что девочка расскажет о моих наклонностях кому-то из них? Думаю, меня бы пристрелили, узнав, что я пытался трогать её.

Но она почему-то смолчала.

Из-за укрытия вышел низкий широкоплечий человек в городском цифровом камуфляже. Хоть кто-то в городском камуфляже, а то можно подумать наши солдаты везде: и в городе, и в пустыне ходят в одной и той же зелёной лесной форме.

– Кто такие?! Документы!

Я стоял как вкопанный, думая, что мы попали в… Просто попали. Никаких документов у нас не было.