Старуха не имела достаточно сил, чтобы унести много из моей квартиры, а всё, что она могла унести, стояло упакованное прямо на столе, так что действовать надо было быстро. Я зашёл на кухню и там нашёл упаковку спичек в целлофане и вытянутый предмет, похожий на электрическую зажигалку. На обратном пути я зашёл в импровизированный мясной склад старухи и захватил несколько банок.

Дверь отворилась, на заблёванный коврик чапнула нога в поношенном дермантиновом тапке и серо-буром чулке, сложившимся на щиколотке гармошкой. Мы смотрели на её появление как загипнотизированные. Паралич неопытного вора, застигнутого на месте преступления, охватил нас со страшной силой и заставил бояться немощную бабку. Тогда я был ещё охвачен путами, которые накладывает на нас общество.

От усердия (она несла несколько пакетов нашей еды) она не сразу оценила ситуацию, похоже, чавканье коврика её даже удивило. Что-то промелькнуло в её глазах только тогда, когда я окончательно вышел из кладовки пошёл к ней быстрым шагом, от которого, правда, у самого, кружилась голова. Боевая бабка выронила сумки и перехватила, двумя руками топор, который не выпустила, даже когда тащила еду. Но больше она ничего сделать не успела: я отобрал у неё орудие дровосеков и коротким, но мощным размахом всадил тёмное лезвие ровно в середину лба, так что его нижний край застрял между бровей. Это был конец старухи-мародёрки.

Не говоря ни слова, я сложил тушёнку в брошенные бабкой пакеты с нашей едой, поднял их и мотнул головой Жанне, чтобы взяла ещё банок, и, оскальзываясь в крови и своей блевотине, вышел за порог.

Было уже светло, когда мы закончили приготовления. Вслед за убийством старухи пришёл шок, как от прыжка с крыши с верёвкой. Меня трясло, и ментальные силы, казалось, выпариваются из тела вместе с ледяным потом. Это было наказание с задержкой, которое било меня за совершённое преступление.

Как при обычной спешке перед отъездом куда-нибудь в отпуск не обошлось без ругани – так, спорили о том, что куда складывать. Правда, говорил в основном я, так как Жанна была не в состоянии что-либо доказывать. Это напоминало семейный сбор, когда самолёт вылетает через два часа, а вы ещё не упаковали даже свои трусы.

– Ёбтать! – крикнул я, подняв руку к потолку в жесте «что за?!» – Почему эти продукты до сих пор в пакетах?

– А где они должны быть? – слабым голосом, в котором, однако, слышалась злость, спросила моя юная спутница.

– Да где угодно, у чего есть наплечные лямки, – сказал я.

В голове щёлкнуло.

– У тебя ведь есть школьный рюкзак?

– Да.

– Он дома?

– Я вернулась из школы с ним…

– Отвечай просто: да-нет.

– Да.

– Сходи за ним.

Когда тихие шаги Жанны затихли, я встал посреди кухни, подперев руками бока, и осмотрелся.

Помещение кухни ныне напоминало разграбленный склад. Стол был сдвинут в угол, табуретки и уголок были завалены припасами, которым предстояло отправиться с нами. В основном это были пакеты с крупой, но в центре стола, как сокровище из железа, ценимого в древние времена выше золота, стояла горка банок из жести с запечатанными внутри кусками вожделенного в трудной дороге животного белка. Хотелось взять больше, но рюкзаки были бы слишком тяжёлыми. Один пакет крупы – это около шести, а если экономить, то и десяти мисок каши, а одна банка тушёнки – это лишь десять вилок мяса.

В школе нас выводили в походы, поэтому в моей кладовке завалялся довольно объёмный походный мешок. Рюкзаком его было назвать сложно, так как у него не было твёрдых стенок – это были тканевые шторки из тонкого непромокаемого материала, но если набить его грамотно, то это был великолепный инструмент для долгих прогулок на свежем воздухе.