– Арчил, дорогой, посмотри, что с ним?

Папа Або, Арчил Чичуа, спортивный мужчина среднего роста с седеющими волосами, поднялся с дивана и нехотя направился в коридор:

– Ничего страшного, Тами. Царапина на голове.

Арчил внимательно изучил повреждение:

– Она неглубокая. Кто тебя так?

– Або, кто тебя так?! – не унималась Тамина. – Отвечай, когда спрашивают!

Она души не чаяла в сыне. В детстве Або очень часто болел. Бывало Тамина не ложилась неделями. Она буквально дрожала над колыбелью младенца.

– Н… Н… Никто, мама.

Або зарыдал и прижался к Тамине ещё сильнее.

– Не реви! – приказал отец, бывший военный. – Ты же мужчина, а мужчины не плачут.

– Арчил, – Тамина осуждающе посмотрела на мужа. – Он ещё ребёнок.

– Ребёнок?! – Арчил Чичуа стиснул зубы, плюнул на всё, ушёл в свою комнату и сделал второй канал громче.

– Больно? – Тамина поцеловала сына в макушку.

– О… Очень, – горестно всхлипнул он. – О… О… Очень больно.

– Пойдём, солнышко, я обработаю ранку.

– Або, зайди на секунду.

В комнате Арчила Чичуа было темно. В комнате отца пахло дорогими сигарами.

Або робко переступил порог.

– Сколько их было? – прошептал Арчил.

Он лежал на спине, скрестив на груди волосатые руки, на заправленной ярким покрывалом кровати.

– Я уда…

– Сколько их было?

– Я не помню…

– Сколько? Их? Было?

И без того низкий голос отца стал ещё ниже.

– Я…

– Отвечай.

– Т… Т… Трое, – заикаясь, произнёс Або.

– Сволочи! – Арчил сжал свои острые, словно опасные бритвы, кулаки. – Что было дальше?

Або Чичуа густо покраснел: толи от стыда, толи от благоговейного страха перед отцом.

– Я… Я посмеялся над одним из них на уроке…

– Над Леоном? – Арчил сверлил сына взглядом.

Або округлил глаза:

– Откуда ты знаешь?

Наголо бритый Леон был главным хулиганом в классе Або. Да и во всей школе тоже.

– Не важно. И что? Над чем ты посмеялся?

– Ему шестнадцать лет, а он не умеет складывать д… дроби.

Арчил улыбнулся:

– Тупица. Весь в отца-алкоголика… Дальше.

– Я посмеялся… – Або мялся у двери.

– Проходи, садись.

Арчил указал Або на край двуспальной кровати.

– И вот, – Або сел. – Я посмеялся, а Чича…

– Чича? – Арчил нахмурил брови.

Чича был верным соратником и шестёркой Леона. А ещё Чича был недурным вором-карманником.

– Д… Да… Чича услышал и… и… – голос Або задрожал. – Я негромко… Я всего лишь…

– Не реветь! – приказал суровый отец. – Гехмерти (Господи), кого я воспитал?

– Ч… Чича, – Або собрал остатки воли в кулак, – услышал это и на перемене всё ему р… рассказал…

– Леону?

– Н… Ну да. Леону… и Т… Тамази.

– Тамази?! Мерзавцы! – отец заскрежетал зубами. – Трусы! Падальщики! Что было дальше?

Тамази Арчил не любил. Он был «ни рыба, ни мясо». Часто не воровал и часто не дрался. Он не заслуживал ненависти, но был скользким и мерзким типом, которого Арчилу хотелось раздавить подошвой ботинка, как земляного червя после осеннего ливня.

– Я не з… з… знал, а они сговорились, дождались к… к… конца уроков и подкараулили меня во дворе ш… ш… ш…

Арчил тяжело задышал:

– Так. Продолжай.

– И вот… – Або утёр нос платком и спрятал его обратно в карман. – Леон схватил меня в… вот… вот здесь, – он взял себя за воротник у футболки, – а Чича д… дёрнул вот так, – он поправил взъерошенные после душа волосы.

– Они били тебя по голове?

– Н… Нет, не били… не били. Леон сказал, что я девчонка и о… обезьяна, и что они не обижают девчонок. А Ч… Чича… Чича заржал.

Або запинался. Рыдания удушливой волной готовы были выплеснуться наружу.

– Ты ударил Леона за это? За оскорбления. За девчонку. За обезьяну.

– Н… Н… Нет… – Або отрицательно покачал головой. – Я з… з… заревел… тогда.

Арчил закатил красные от усталости и злости глаза: