Табло противное визжало, уведомляя о готовности заказов.

Пока ожидали, успели показать друг другу все закладки из соц-сетей и смешные видео, которые отсылали на второй аккаунт, в приватную, так сказать, коллекцию. Оксана в запой рассказывала, каким шикарным должен быть медовый месяц в Доминикане. Прокручивала она ленту голыми, не окольцованными пальцами. Видео, снятые профессиональными туристами на последний iPhone, действительно, выглядели шикарно. Будто ожившая мечта. Не менее сказочным был стиль жизни студенток, уехавших по обмену в Лондон. Катя ставила сердечки их постам с садомазохистким упорством, будто её родители тоже вот-вот должны были стать почти олигархами и радостно спонсировать её новую красивую жизнь. Оля, спрятав нос в нескольких слоях шарфа, покоряла новые высоты иронии, но всё же не могла устоять перед видео с котами-сфинксами. Ей эта порода казалось совершенством, совмещавшим в себе все прелести кошачьего характера с предельно дьявольской красотой. Дьявольской в самом тёмном смысле. При первой же возможности Оля собиралась завести себе такого и, может быть, даже разводить. Продать один помёт, и вот тебе билет в Доминикану.

Будущее было впереди и оно обещало.

Завизжавшее табло с их именами прервало разговор.

– Оля, – мягко протянула Катя, когда они окружили стойку с готовыми заказами, – ты забыла про трубочки.

Взбитые сливки на молочном коктейле были посыпаны цветными шариками, зачем-то блестевшими, будто остренькие стразы делали хоть что-то более аппетитным. Оля помнила, что они твёрдые и безвкусные, ненужный комок сахара. Гонконгская вафля, ещё тёплая, подтекала карамельным сиропом. Её подавали с пластиковой вилкой и ножом, на тарелке, сделанной будто из пенопласта, такого, который крошится, пока достаёшь новенький телевизор из коробки. Рядом, на тонкой салфетке с логотипом, лежали две чёрные длинные трубочки – к коктейлю.

– Мы же договаривались, помнишь, – Катя двумя пальцами взяла трубочки и протянула обратно сотруднице фудкорта, полукруглым, манерным жестом, словно вырванным кадром. – Делай, что можешь, и когда-нибудь глобальное потепление будет остановлено.

У касс запах картошки-фри и ещё чего-то такого, непередаваемого, как отработанное масло для жарки, прочти пригоревшее тесто, был особенно сильным. Оля терпела его на эскалаторе, терпела за столиком, терпела вместе с раздражением и ненужными тратами, ведь, чтобы жить и наслаждаться, приходится иногда терпеть. Но это был предел. Её тело, – всё внутри, снизу вверх, – содрогнулось в жутком позыве. Поднос хлопнул о стойку, подскочили нож и вилка. Зажимая рот, Оля унеслась прочь, к белым табличкам «WC».

Иногда везение выражается в том, сумел ли ты сдержаться и не блевануть на глазах у кучи народу. Иногда – в простой защёлке на дверце, с которой не приходится возиться. При такой низкой планке, Оля была страшно удачливой. Защёлка, металлическая на лёгкой пластиковой дверце, отгородила серую каморку от суетливых торговых залов. С той стороны металась Оксана, поставившая на уши всех, до кого добралась. Коктейли и вафли были забыты, пакеты кое-как скинуты у раковины в углу. Оксана скреблась в дверь кабинки и каким-то не своим голосом, матерински-тёплым, пыталась понять, всё ли у Оли было в порядке. Катя изредка поддакивала и теребила ручки тканевой аптечки, которой администрация отбилась от Оксаны. Входили и выходили другие посетительницы, косились на Оксану, на кабинку, но предпочитали не вмешиваться.

Катя подмечала их наряды – и продуманные, и откровенно безвкусные, – и с особым чувством, которое более искренний с собой человек признал бы завистью, восхищалась мягкостью меха некоторых шуб. Подумать только, шуба в ноябре… сразу припомнилось, что развитые страны в ответе за девяносто процентов причин климатического кризиса, но что б