Рудольф Баландин Тупики психоанализа. Роковая ошибка Фрейда читать онлайн страница 26

Припев «Ей-ей, умру от смеха» в песне Беранже обличает патологического оптимиста. От смеха вроде бы ещё никто не умирал. Всегда находятся другие причины. Но есть люди, умирающие со смехом!

Один преступник, которому палач медлил накинуть петлю на шею, попросил: «Делай скорей, а то я боюсь щекотки».

Другого висельника причащал перед смертью священник, закончивший свою проповедь: «Скоро вы будете там, в лучшем мире, вкушать небесную пищу». Преступник деликатно ответил: «Я не голоден, святой отец. Если желаете, идите вкушать вместо меня».

Поэт, бродяга и бандит Франсуа Виньон, приговорённый к повешению, в ночь перед казнью написал (перевод С. Маршака):

Я Франсуа, чему не рад,
Увы, ждёт смерть злодея,
И сколько весит этот зад
Узнает завтра шея.

С древних пор о смерти говорили не только всерьез, но и в шутку. Если так проявляется «инстинкт смерти», то он должен быть наиболее очевидным в эпитафиях древности, когда люди ещё не находились под мощным давлением идеологии технической цивилизации.

Первый из дошедших до нас авторов эпитафий – греческий поэт Симонид, живший 2,5 тысячелетия назад. Он сочинил немало героических и лирических надписей на могилах. Порой в некоторых слышится ирония. Вот эпитафия купцу:

Родом критянин, Бротах из Гортины,
в земле здесь лежу я.
Прибыл сюда не затем, а по торговым делам.

А вот надпись, обращённая к вдове:

Лишь погляжу на надгробье Мегакла,
становится сразу,
Каллия, жалко тебя: как ты терпела его?

С тех пор насмешки над смертью и над почившими (или, как все мы, обреченными на вечный покой) стали появляться все чаще. Их использовали, конечно же, в назидание живущим. Или для того, чтобы подавить страх небытия?

Каллимах из Кирены, уроженец северной Африки, работал в знаменитой Александрийской библиотеке. Его обращение к теме смерти проникнуто философской иронией. Он оставил проект надписи над упокоившимся мизантропом, презиравшем и ненавидевшим людей:

– Тимон, ты умер, – что ж, лучше тебе или хуже
в Аиде?
– Хуже: Аид ведь куда больше людьми населен.

Леонид из Тарента (III в. до н.э.), с юга Италии, был далёк от царских дворов и вилл богачей. Он писал трогательные эпитафии Рыбаку, Пастуху, Ткачихе. В эпитафии богачу он упомянул о его бесчисленных стадах, обширных пастбищах и пашнях, неисчислимых богатствах, которым завидовали все. А финал:

…но из скольких владений
Ныне так мало земли он во владение взял.

Умилительно и успокоительно, а ещё и остроумно изобразил Леонид путь, который суждено пройти каждому смертному:

Дорогой, что в Аид ведет, спокойно ты
Иди! Не тяжела она для путника
И не извилиста ничуть, не сбивчива,
А так пряма, ровна и так полога вся,
Что и закрыв глаза, легко пройдешь по ней.

Технический приём тут прост. Но если обратиться к классификации Фрейда, подойдёт сразу несколько пунктов. «II. Употребление одного и того же материала: …f) одни и те же слова, употреблённые в полном смысле и потерявшие первоначальный смысл». И «III. Двусмысленность: …h) метафорическое и вещественное значение, …k) двоякое толкование, 1) двусмысленность с намёком».

Что мы приобрели при таком анализе? Видимость использования научного метода. А потеряли смысл, остроумие и, в сущности, само сочинение Леонида.

Кстати, наукоподобие астрологических измышлений и вычислений осмеял другой греческий поэт, Лукиллий, живший около двух тысячелетий назад. Его эпиграмма весьма актуальна в наши дни:

Все в один голос отцу предсказали астрологи как-то,
Что до глубоких седин брат мой сумеет дожить.
Лишь Гермоген заявил: «Он умрет
преждевременно».
Только Это сказал он уже после кончины его.