Когда наша группа шумно усаживалась в автобус, Лепницкий обернулся и тихо сказал:

– Мы вернемся. Мы обязательно вернемся.

***

Часы на экране мобильного телефона показывали полночь. На центральной городской площади ярко горели фонари, из расположенных неподалеку ресторанов доносились звуки музыки. У старого фонтана был припаркован большой черный автомобиль. Я подошла к нему и тихонько постучала по гладкой блестящей двери.

Дверь тут же открылась, и я неловко плюхнулась на кожаный диван рядом с Беловым.

– Все на месте? – спросил Лепницкий, окинув нас взглядом. – Ну что, поехали?

– Ты знаешь дорогу? – поинтересовался Витя. – Лес находится далеко.

– Он зовет меня, – тихо ответил Костя. – Я поеду на его голос.

Двигатель тихонько заурчал, и машина тронулась с места.

На моих губах появилась улыбка – первая за три недели, прошедшие после возвращения с экскурсии. Все это время меня грызла тоска, острая и болезненная, от которой хотелось плакать и кричать. Крики я сдерживала, а слезы лились сами собой, когда бессонными ночами я сидела на подоконнике и смотрела в темное безлунное небо. Когда же мне удавалось уснуть, я видела во сне золотые деревья, глубокое холодное озеро и маленький бревенчатый дом с высоким частоколом.

Родители считали, что я переживаю из-за учебы, сестра – что я безответно влюбилась в однокурсника, бабушка была уверена, что я чем-то больна. Меня же со страшной, непреодолимой силой тянуло к могучим дубам, тонким осинам и темным раскидистым елкам.

Я ходила хмурая, почти перестала разговаривать. Моя жизнь замерла и теперь топталась на месте, не имея возможности сделать шаг вперед. Белов и Лепницкий вели себя точно так же.

Во время лекций или университетских обедов мы непроизвольно садились вместе. В тишине, без слов и разговоров, просто в присутствии друг друга нам становилось легче. Говорят, так бывает, когда рядом находятся люди, объединенные общей тайной или общими стремлениями.