С Германией дела обстояли иначе. Она опустила меня до подвального уровня. В моём арсенале имелись два иностранных языка, опыт работы в крупной международной компании; я надеялась, что смогу найти что-то большее, чем должность уборщицы или кассира. Но не тут-то было. Если Москва моим слезам поверила, то Берлин даже не собирался. В столице РФ ждать звонков после размещения резюме долго не приходилось. Последнее место я нашла за три дня, на четвёртый уже трудоустроилась. В столице ФРГ мне понадобилось больше четырёх месяцев, чтобы пройти все круги собеседований, и ждать ещё два до фактического начала работы.

Сперва социальная изоляция напоминала блуждания психа-одиночки. Несмотря на то что мы жили в сердце мегаполиса, чувство пустоты всегда шагало где-то рядом со мной. Муж днями пропадал в офисе. Выходные незаметно пролетали в хлопотах – мы обустраивали съёмную квартиру без мебели. Эта особенность аренды жилья сильно отличалась от московской. В Германии, как говорится, omnia mea mecum porto[1] – все тащили свои шкафы и кровати с собой. Я осознала, что в мои тридцать даже тумбочки собственной не имела.

Заводить новые знакомства не получалось. Резкая смена уклада жизни влияла на психику не лучшим образом, поэтому я фанатично искала работу в полной уверенности, что это и есть ключ к счастью. Трудоустройство обещало исправить ситуацию. И правда, стало как-то повеселее на душе. Мы легко и приятно общались с коллегами, такими же, как и я, эмигрантами из русскоговорящих стран – нас набрали на новый проект. Крупная немецкая компания с филиалами по всему миру предлагала аутсорсинговые услуги: продажи, обслуживание клиентов, решения по поддержке, кадровые услуги, обучение и решения для удалённой занятости. Головной офис базировался в Нюрнберге. Конкретно наша команда занималась проблемными ситуациями клиентов. Они заказывали товары крупной американской компании, которая развивала свой онлайн-сервис в России. По всем вопросам покупатели звонили в службу поддержки, то есть к нам. В итоге проблемные случаи мы решали на русском, устно отчитывались по-немецки, письменно обрабатывали запросы с техническим отделом по-английски.

Я воочию увидела, что такое немецкая дисциплина: карточная система, контроль каждого произнесённого слова (звонки записывались), штрафы и лишения премий за малейшие нарушения, перерывы строго регламентированные, планирование отпуска за семь-восемь месяцев. Все вздрагивали при упоминании имени главного. Он наведывался в берлинский офис с завидной периодичностью и самолично контролировал порядок. Для понимания, что он за человек, никто не описывал его внешность, не называл черты характера – рассказывали одну лишь историю. Однажды он привычно делал обход по офису и увидел мобильный на столе у одного бедолаги. Экран не подавал признаков жизни, но директора это не остановило. Он быстро приблизился к субъекту, нарушившему предписания, взял объект, не имевший права присутствовать на поверхности рабочего стола, открыл окно и избавил от «хаоса» всех присутствующих. После таких историй автоматически прибавлялась мотивация соблюдать правила и искать новое место.

Через три месяца мою жизнь кардинально изменили две полоски на тесте. Это не был сюрприз, наоборот, я ждала аиста с нетерпением. Я очень хотела ребёнка. На чужбине это желание достигло неимоверных размеров. Казалось, я смогу малышу отдать всё, что не тратилось и уже вырывалось наружу. Видимо, нерастраченного тепла было слишком много для одной крохи, ибо врач, фрау Хампель, с восторгом сообщила, что у меня там два бамбинос…