Когда Коча вышел из плотного лесного клина и очутился в рощице, снег продолжал тихо падать. Его глубокие следы от снегоступов такой снежок будет засыпать очень долго. Как бы не проспать погоню…А то что она будет, вероятность достаточно велика. Матвей там рвет и мечет поди, лишившись двух бойцов, автоматов и рации… Точно. Рация! Он повернул тумблер на приборе, выдвинул антенну. Щелчки и помехи. Километра четыре он отмахал от карьерауправления. Будет ли сигнал добивать с учетом неровностей ландшафта, погоды и мощности этой игрушки? Он огляделся. Повсюду – заснеженные холмы, бетонные опоры ЛЭП с огрызками проводов и только вдали на востоке, сквозь неплотную снежную пелену проглядывают четыре цилиндрических бетонных близнеца – зернохранилища элеватора. Значит, в лесу он несознательно забрал влево, вопреки туристским байкам, и вышел к…А что это такое? Ах да. Это горы нерудной породы, добытые из недр с большим запасом некогда мощными карьерами для строительства дорог и объектов недвижимости в одном уже далеком олимпийском городе. И лежащими теперь без надобности многотонными кучами на южной окраине города. Вот за ними, дальше к реке, должен быть рабочий поселок, в котором можно укрыться, отдохнуть, перекусить и заодно проверить свою версию насчет погони. Бросит ли Матвей бойцов за ним или поостережется…Близость заводской общины к лагерю врага внушала серьезные опасения.
Поднимаясь на кучи слежавшегося гравия, Коча понял, как он сегодня устал. Не с его больными легкими штурмовать горы с полной выкладкой. Но куртка, куртка- то! Как греет. Не меньше, чем тяжесть автоматов на плече!
С вершины холма в надвигающихся зимних сумерках он увидел несколько разбросанных по равнине бытовок, наполовину заметенных снегом. Ни огонька, ни дымка, ни звука, ни крика. Мертвое безмолвие. Или как там у Лондона? Белое? Тоже подходит. Особняком стояла двухэтажная кирпичная будка станционного смотрителя у железнодорожного переезда. Круглая жестяная труба на крыше имела следы копоти, значит, печка там есть, а это возможность погреться и поесть горячего. Снежный покров в поселке был истоптан звериными следами, но нигде кочегар не встретил человеческих. Два пролета металлической лестницы привели его на второй этаж будущей ночлежки. Она оказалась без двери с кое-где выдранными половицами: видимо, и дверь, и доски пола некогда ушли на дрова. Но стекла в окне, как раз выходящем на высокие холмы гравия, были целыми. Внутри – грязь и пустота, в открытый проем наметано снега. Жилого запаха: табака, еды или мочи, комната не имела. Под потолком на месте электрической лампы висела керосинка без стекла. Фитиль был сухим, но занялся со второго раза. Коча потряс лампу – на самом дне плескалось, значит, хватит. Слабый огонек разогнал темноту к стенам, еще более сгустив ее. Никакой мебели, только самодельная буржуйка из железной бочки с дымоходом, уходящем в недра чердака, да заскорузлое тряпье, служившее когда-то постелью местным обитателям. Тряпками кочегар заткнул дыры в половицах, одну повесил на окно, чтобы издали не видно было оранжевого пятна огня, и спустился вниз. До темноты он похозяйничал в поселочных бытовках, натащил фанерных листов с внутренней обшивки жилых вагончиков, с помощью выдранных гвоздей и куска кирпича сколотил некое подобие двери. Защиты никакой, но ветер и холод снаружи сдержит. Еще пару раз он спускался за дровами. Быстро сгустившаяся темнота не дала ему как следует побродить по бытовкам в поискам полезных артефактов, и он, загромоздив перила и ступени на лестнице своей ночлежки кусками фанеры и листового железа, отправился на покой.