– Не расстраивайся так, дорогой Джок, – сказал Мейли. – Она еще придет к высшей мудрости.

– Просвещайте людей! Учите их! Это важнее всего на свете. Если бы газеты, оставив всего на неделю болтовню о футболе, уделили бы такое же внимание спиритизму, люди узнали бы наконец истину. Всеобщее невежество…

Что-то яркое метнулось в направлении кабинки, мгновенная вспышка – и юноша исчез.

– Энергия кончилась, – сказал Мейли. – Бедный мальчик держался до конца. Похоже на него. Он и умирал так же.

Все молчали. Зазвучала музыка. Портьеры заколыхались – кто-то пытался выйти из кабинки, но миссис Линден, вскочив со стула, воспрепятствовала этому. Медиум впервые за весь сеанс зашевелился в кресле и застонал.

– Что случилось, миссис Линден?

– Неполная материализация – у этого призрака отсутствовала нижняя часть лица. Кто-нибудь мог испугаться. Думаю, на сегодня достаточно. Энергия почти на нуле.

Сказано – сделано. Понемногу комната осветилась. Медиум лежал, откинувшись в кресле, лицо его было бледным, на лбу выступил пот. Жена суетилась вокруг него, расстегивая воротничок и смачивая водой лицо. Гости, разбившись на группы, обсуждали увиденное.

– Потрясающе! – восклицала миссис Бэдли. – Неповторимое зрелище! Жаль только, что мы не увидели частично материализованный дух.

– Нет уж, спасибо, – сказал мистик, потерявший большую часть своего высокомерия. – Для моих нервов это слишком.

Аткинсон подошел к ученым.

– Что вы об этом думаете? – спросил он.

– В Масклин-Холле сеанс прошел удачнее, – ответил один.

– Помилуй, Скотт! – оборвал его другой. – Это несправедливо. Ты сам признал, что кабинка пуста.

– То же самое можно сказать и о сцене Масклин-Холла.

– Но у Линдена нет своей сцены. Он не может использовать театральную машинерию.

– Populus vult decipi,[6] – ответил первый, пожав плечами. – Остаюсь при своем мнении. – И он направился к выходу с видом человека, которого не так просто обмануть, а его менее скептический друг поспешил за ним, продолжая спорить.

– Ну, что вы на это скажете? – сказал Аткинсон. – Есть такой тип ученых, которые невосприимчивы к новому знанию и закоснели в предрассудках. Они из всех сил напрягают свои мозги, чтобы отыскать боковые пути, хотя перед ними – прямая дорога. Когда человечество вступит в царство разума, эти люди будут плестись в хвосте.

– Нет, – проговорил Мелоун, смеясь. – Замыкать шествие будут епископы. Так и вижу, как они, сбившись в кучу, идут, путаясь в сутанах, и последними входят в царство истины.

– Что-то уж больно сурово, – не одобрила Энид. – Среди них много хороших людей.

– Конечно, много. Но здесь причины чисто психологического порядка. Все они пожилые люди, их мозг поражен склерозом и с трудом воспринимает новое. В этом нет их вины, но факт остается фактом. Что вы замолчали, Мелоун?

А тот вновь увидел пред собою маленькую, приземистую фигурку, вспомнив, как радостно, заслышав его голос, простерла она к нему из темноты руки.

Оставим на время наших героев, с которыми мы совершили увлекательное путешествие в зыбкий и туманный, но бесконечно важный для человечества мир иного опыта и иной мысли, и перейдем теперь от исследователей к исследуемым. Войдем в дом Линдена и всмотримся в жизнь профессионального медиума со всеми ее светлыми и темными сторонами.

Чтобы попасть к нему, пройдем по шумной Тоттенгэм-Корт-роуд, где разместились крупные мебельные магазины, и свернем на тихую, ведущую к Британскому музею улочку, сплошь застроенную однообразными, унылыми домами. Улица эта именуется Тулмис-стрит, а дом под номером сорок именно тот, который нам нужен. Он ничем не выделяется среди остальных – такой же серый и невыразительный. Поднимемся по ступеням к потемневшей от времени двери, откуда через окошечко робкий посетитель может увидеть лежащую в передней на маленьком круглом столике огромную Библию в позолоченном переплете и взбодриться духом.