Он резко развернулся и, приподняв полы длинной рясы, торопливо зашагал в обратном направлении.

– Не прикажи тар-атуа распустить бóльшую часть прислужниц, такого конфуза не получилось бы, – невнятно бубнил себе под нос настоятель так, что Калиса едва разбирала слова. – Точно не получилось бы. Раньше за временем-то суми следили, а теперь?! На весь храм их осталось по пальцам пересчитать, и то вечно чем-то заняты! А я? Я же не главный распорядитель! Могу ли я за всем один уследить, удержать все в голове?

По мере того, как настоятель Ивак удалялся, голос его утихал. Калиса же осталась стоять на месте. Все внимание ее было направлено на открывшуюся взору полуразрушенную беседку. От нахлынувших болезненных воспоминаний по коже пробежал мороз.

Настоятель Ивак советовал прислушаться к сердцу и разуму. Сердце Калисы отчаянно желало узнать, что случилось с ее сестрой. Разум подсказывал, что ответ стоит искать в бумагах, оставленных ею в этой самой беседке.

«А разве тебя никогда не мучили вопросы, на которые ты не могла найти ответов?» – раздался в голове голос Тиа.

Искать подсказки, говорите? Так неслучайно ли наугад выбранная тропа привела не куда-нибудь, а прямиком к тайнику сестры? Еще утром затея Тиа казалась тяжким прегрешением, а разговор с принцем – отцовским предостережением, но теперь, глядя на замшелые стены и наполовину провалившуюся крышу беседки, Калиса засомневалась. Что, если все наоборот? Что, если они должны отправиться в Йослинду? Если подумать, ну не могло столь сумасшедшее желание прийти в голову Тиа беспричинно. Вдруг на то была воля Анреншена? Последнее испытание перед церемонией? Возможно, там, в загадочной Йослинде, они с Тиа смогут найти ответы на все вопросы, а, быть может, даже узнают свое будущее. Калиса никогда не слышала о подобных испытаниях для жриц, но это ничего не доказывало. Ведь, как частенько повторял тар-атуа, никто не всеведущ, а божий промысел непостижим.

– Кси-атуа-ноэ! Покорно прошу вас, поторопитесь! – жалобно воскликнул настоятель.

Дрожащий голос мужчины вырвал Калису из раздумий, и она поплелась обратно в храм, все еще не зная, как поступить.

***

Медленная печальная мелодия разливалась по небольшому овальному залу. Оранжевый свет уходящего дня просачивался внутрь сквозь вытянутые узкие оконца, лишь усиливая тоскливое настроение.

В который раз жрицы повторяли движения сон данцза – особого ритуального танца, который им предстояло исполнить на церемонии. И хотя Калиса давно разучила его, в этот раз из-за рассеянности постоянно сбивалась с ритма. Тиа тоже часто ошибалась и путала движения – не иначе и она думала о чем-то своем.

Несобранность жриц злила монаха Томмира. Щупленький мужчина с узким, вытянутым лицом, украшенным сетью красных прожилок, побагровел от злости, но трусость не позволяла ему повысить голос на дочерей Анреншена. Раздосадованному монаху ничего не оставалось, как просить девушек повторять движения танца снова и снова.

Затянувшаяся репетиция навевала скуку, заунывная музыка раздражала все сильнее. У Калисы не осталось ни сил, ни желания крутиться в опостылевшей пляске под недовольное цоканье монаха. Ей безумно хотелось покинуть мрачный душный зал и поразмышлять в одиночестве хотя бы пару часов. В тот самый момент, когда она едва не подчинилась греховному желанию и не направилась к выходу, с ней поравнялась Тиа и заговорщицки прошептала: «Сегодня».

Калиса замерла, в ужасе уставившись на сестру. Глубоко в душе она не верила, что Тиа по-настоящему решится на побег, но роковой день настал, и настал слишком быстро. Вихрь сбивчивых мыслей и смешанных чувств налетел ураганом, так что перехватило дыхание. В сердце что-то оборвалось, и Калису бросило в дрожь. Лишь однажды ей довелось испытать подобный ужас: в день, когда тар–атуа сообщил, что Анреншен покарал ее сестру за предательство.