Это везде был он, он, он и только он!

А не поганец, прятавшийся на Олимпе, распивающий божественный нектар с Афродитой и менадами Диониса и нимфами.

С Гермесом друзьями они, но временами мечтает он придушить поганца. А ревность бурлящим костром ведьмовским внутри него, не гаснет, а только с новой силой разгорается.

Опять и опять он натыкается на стену хладности, припадая к ее ногам и целуя ступни. Гермес стоит в стороне, поймав взгляд Елены и легкий кивок, разворачивается и удаляется.

– Душенька моя, скажи мне что я не так сделал. Милочка моя, скажи почему так холодна ко мне? – шепчет он беспрестанно на коленях стоя и руки, руки обнимают ее ноги.

А сама Елена сидит на кровати, смотрит на него сверху вниз как Цезарь на проигравших гладиаторов и видит он скорую гибель свою, сожжённый в огне безответной любви. Дурак то, думал, что привык к ней и ее халатному характеру. Привык к тому что она меняет мужчин как Афродита шелка свои.

Может и любит она его, но также, как и любит вкусно поесть, посмеяться над сальными комментариями Ареса и чмокнуть на прощанье Диониса. Она не любит одного, она любит весь мир и все его многообразие.

Но не его.

А Гермес как данность бытья, сделавший ее бессмертной олимпийкой.

Ее любовь не созидание чего-то нового, ее любовь мимолетные, расплавленные искры солнца и звезд что на всех распространяются, опадая.

И уходят они с рассветом, стыдливо опаленные колесницей Гелиоса, выведенные на свет божий и показавшие свое истинное нутро прогнившее.

– Я устала от тебя, – звучит из ее уст приговор.

Стрибог вздрагивает, отпрянув от нее, и украдкой смотрит в сторону окна где видна одна из смотровых площадей Олимпа откуда боги смотрят на смертных. Гермес стоит поодаль там и взирает на него с немой тоской и сочувствием, будто бы подтверждая ее слова.

Пусть он оденет ее в дорогие шелка, подарит дорогие украшения и целует неустанно днями и ночами. А он же, может предоставить лишь затхлый дым из курительной трубки, что изысканно окутывал ее лик навеки молодой.

Он поднимается, кладет голову на ее колени и обнимает за талию, смыкая ладони на пояснице. Сердце в груди стучит гулко, больно. И когда он сделался собакой? В самый первый раз, когда отогревшаяся после долгой ссоры Елена позвала его вновь. Тогда и начал расцветать собачий оскал, хвост, виляющий радостно и большие, большие добрые глаза жадно просящие ласки и любви.

Так он и сделался собакой, думает Стрибог.

– Прошу не бросай, голубка моя. Прошу скажи, что ты лжешь.

Елена пальцы в его буйные кудри волос запускает, гладит и перебирает.

А ему ой как захотелось чуднуть, дернув ногой как пес проклятый, когда чешут за ухом. Большой, большой и неуклюжий пес Барбос, что целует руку хозяйки даже когда она кнутом бьет. Приходит по первому зову с улицы он, нечёсаный и блохастый, но счастливо язык высовывающий и гавкающий призывно радостно.

– Тебя слишком много в моей жизни, я устала от твоей навязчивости, я хочу отдохнуть, – шепчет тихо, тихо, а Гермеса, наверное, не видно уже, думает Стрибог. – Мне нужно время, милый. Ты же знаешь все.