Стрибог стучит пяткой ноги о другую ногу, крылышки белесые на сандалах затрепетали, активируясь. В небо взмыв тотчас, он, не раздумывая без карт и чутья силы, полетел в сторону Афин проведать Гермеса и Елену. В сердце ломило от тоски и скуки по задорной, яркой и боевой женщине Спарты.

А они лежат на кровати роскошной, прижатые двое и придавленные запахом свежести древесных почек и жимолости. Лада сладостно потягивается, одетая в шелка белые и с распущенными рыжими волосами. Перун млеет от удовольствия, ладони в кудрявую рыжину запускает и довольный вздох слышит.

– Ты не поедешь домой? – вопрошает она, прижимаясь к его холодной груди и вдыхая запах дождя и наэлектризованного воздуха после молнии. – Это же был простой доклад для верховного бога?

– Не поеду.

Перун обнимает ее, притягивает к себе и целует ласково, по нежному чудно в макушку головы, а сам думает, что красивее неё нет никакого. Никакая Афродита прекрасная, выйдя не из пены, а хоть из пучины морского гада, не сравнится все равно.

Он прятал, зарывая слухи и сплетни внутри себя. Прятал, зарывая вспышки гнева и жалости в земле сырого болота. Прятал, прятал все недостатки и грязные порезов шрам правды так глубоко, что сам запутался во лжи собственной.

Право верховного бога отобрал насильно, пронзив молнией названную сестру Ярило. Отобрал, сжег все и остался один, упиваясь властью и господством над ними и смертными. Но руки дрожать стали все чаще, хмельная брага попадать в рот все чаще, а сила неистовствовала, беснуясь и не подчиняясь ему. Ему! Ему, хозяину, богу этой силы! Какой позор и скорбь до его седины.

(Если она вообще у него будет с такой-то жизнью)

Цепкий, дерганный и злой так его охарактеризовал Сварог, придя в одну из ночей и постучавшись в их «пещеру-дом» на одной из гор Тибета. О как он был зол, каким он резким и мечущимся зверем стал. Метал молнии, сжигал мебель деревянную, а изо рта капала пена как у зверя хищного.

Да вы только посмотрите на него, восклицает и издевается над ним!

Мол Лада с ним поскольку он глава пантеона, сильный и мощный бог их земель, а когда придет время, то расстанется не успеет Перун и глазом моргнуть. Какой вздор!

– Скажи.

– М? – она приоткрывает один глаз и нежным взглядом на него взирается, что кажется сердце щемить начнет скоро.

Да только не впал он в такие дебри болота любви, воспевая и восхваляя ее красоту на уровни поэтом и писателей. О как велико его восхищения тонкого изящества форм, изысканно сложенным черт лица и бледноватой кожи мрамора. Хоть порывайся вперед и покрывай поцелуями все участки кожи, шепча слова сладкой радости жизни.

– Кто я для тебя?

– Мой. И только мой.

Она приподнимается, руки в грудь его упирает и смотрит исступленно в глаза чужие. Рыжие волосы морским каскадом по плечам спустились, а пахнет то как чудно! Персиками и сливами.

***

Громогласный, сухой и резкий матерный крик Яги разносится на всю мастерскую, когда она врывается в каменные помещения гончарной мастерской где сидит Сварог. Он быстро, резко подошла и кинула на заляпанный глиной для лепки стол, мешок с драгоценными камнями.

– Какого лешего я должна бегать за тобой, сукин ты сын!

Сварог поднял голову, руками методично придавая форму, вытянутую для глины, а ногой продолжая нажимать на деревянный рычаг, позволяющий гончарному кругу, крутится. На лице спокойствие и невинность, борода обросла еще гуще, а зеленые глаза едва видны из-под кучерявой копны волос. Как долго он не вылезал из мастерской Гефеста, работая? Судя по всему, порядочно.

– Извини, заработался.

Яга сокрушённо вздыхает, изображая отвращение и злость на точеном белом, хорошо сложенном лице. Не живая и не мертвая, а восклицает по поводу времени хуже Гермеса.