Находясь в трепетном волнении от очередного такого сна, баба Паня уже давно была на ногах. Она успела поделать что-то на кухне, закрепила нитками разболтавшиеся пуговицы на своём любимом полупальто из тёмно-синего драпа и слышала, как поспешно выходил из подъезда Валентин. «На работу, что ли опаздывает», – подумала она.

Потом баба Паня сварила себе в крохотной кастрюльке пшённую кашу, поставила её на специальную дощечку, которая всегда находилась на круглом столике и уже было приступила к завтраку, как услышала за окном какие-то крики. Затем кто-то громко и монотонно читал стих.

– Что ещё за концерт, – пробурчала старушка, отложила ложку и подошла к окну.

Разумеется, разглядеть что-либо она не смогла. Но Баба Паня повидала в своей жизни много туманов, отчего не особенно удивилась и этому, хотя он и показался ей каким-то слишком уж суровым.

Неуместная поэзия закончилась, и послышались радостные мужские голоса. Сквозь закрытое окно они доносились до бабы Пани как-то не реально, словно голоса летели не издалека, а сквозь время из далёкого прошлого. Это странное ощущение её взволновало, и она отошла чуть в сторону от окна, пытаясь понять, что же с ней происходит. Она не спала, но обстановка очень напоминала сон. За окном послышался знакомый смех, потом шорох, за ним невнятное бормотание. Вовсе не испуганная, а чего-то ожидающая, баба Паня взглянула сбоку на окно, и будто заметила в белом мареве тень, а потом на жестяном наружном подоконнике появилась мужская рука с красивыми длинными пальцами. Кисть задержалась на секунду на ржавой поверхности и скользнула в сторону. Это видение не шокировало старушку, а наоборот: заставило её действовать, и немедленно. Опрокинутый стул обиженно ударился спинкой о линолеум, а баба Паня уже спешила в комнату за драповым полупальто, чтобы хоть немного выглядеть нарядной. Но она не сразу смогла его разглядеть на кровати, потому что перед её глазами световой завесой стояли два ярких белых прямоугольника, отпечатавшиеся от кухонного окна.

«Ну, где же оно?! Где же?! Где же?! Там же мой Ванечка вернулся! Ванечка! Ванечка!», – стучало в груди израненное, но не разбитое материнское сердце.

Да, дорогой читатель, оно способно безумно верить и надеяться на чудо вопреки мучительной реальной разлуке, которую учинила смерть. И я бы хотел, что бы вы отнеслись к этому безумию пожилой женщины с уважением. Она научилась жить без сына, по-своему ценит эту одинокую жизнь и не спешит с ней расставаться. Как можно её упрекнуть или, не дай бог, посмеяться над ней за этот сумасшедший порыв: броситься в бездну ради встречи с любимым чадом.

Белые прямоугольники рассеялись перед глазами, и поэтому баба Паня даже прихватила с собой из прихожей платок, пусть и мрачный, но зато с какими-то блёклыми цветочками. Спускаясь по трём ступенькам, она быстро повязала его на голову, распахнула дверь подъезда и остановилась. Перед ней было только густое белое месиво. Справа что-то скрипнуло, и раздался хлопок.

– Ванечка! – негромко крикнула она и, придерживаясь рукой за стену, пошла на звук.

Она дошла до двери первого подъезда, приоткрыла её, и опять позвала сына, но уже более осторожно. Потом ещё раз позвала, но ответа, естественно, не последовало, и только слабый шум доносился из квартиры Зиновьевых. Поняв, что она зря теряет время, и её сын где-то за домом бродит в тумане, баба Паня прикрыла дверь и пошла дальше, не отрывая правую руку от стены дома. Она не спешила, и не ради осторожности, а боялась пропустить своего Ванечку, поэтому постоянно звала его, выкрикивала в туман любимое имя, но не громко, потому что волнительный ком в горле не давал ей свободно использовать голосовые связки. А безжалостный туман проглатывал её зов, и ровным счётом ничего не давал взамен, – ни малейшего звука. Она задержалась у своего кухонного окна, осмотрела ржавый подоконник, словно хотела обнаружить отпечатки пальцев своего сына, а потом ещё какое-то время пыталась докричаться до Ивана, надеясь, что он затерялся где-то поблизости.