– Да, что вы. Это всего лишь маленькая капля за вашу доброту, – уверяла её радостная от встречи цыганка.

– А как Ромашка? – оживлённо спросила Мила. – В школу пошёл? Он же у вас художник, как я помню.

– Ой, художник, – с наслаждением подтвердила женщина, не отнимая руки от груди. – Он же ещё в больнице вас рисовал, а я всё никак не решусь принести вам его рисунки. И вот ещё, что должна вам сказать: когда Ромочка вернулся тогда домой, он целую картину написал. Ох, и картина получилась…. Как же хорошо, что я вас встретила, – торопилась она и говорила на радостях невпопад. – Там вы с каким-то мужчиной стоите возле двухэтажного розового дома, а рядом ёлочки, берёзка, беседка. Очень красиво вышло. Он меня всё просит отнести её вам, говорит, что это важно, а я, если честно, побаивалась к вам заходить в больницу, подумаете ещё, что я липну, как навозная муха со своими благодарностями. И вот, встретила вас на улице…. Теперь уже точно вам занесу. Вы когда работаете?

– За…-завтра, – неуверенно ответила Мила, ошарашенная немного такой болтовнёй, но больше всего её смутило описание странной картины; мальчик никак не мог угадать дом, в котором она живёт.

Цыганка заметила волнение на лице Добротовой и спросила:

– Что с вами?

– Всё хорошо, …просто что-то нахлынуло. Видимо, находилась по магазинам, – попыталась Мила успокоить, прежде всего, себя.

– Давайте, я провожу вас до автобуса, – предложила маленькая женщина и, не дожидаясь ответа, перехватила из рук Добротовой хозяйственную сумку.

– Да, что вы. Не надо, я сама, – пыталась протестовать Мила, но смуглянка, уже бежала впереди неё и спрашивала:

– Какой ваш автобус?

– Тридцать шестой, – почему-то с трудом вспомнила Добротова.

– А-а…, он там стоит, – указала куда-то вперёд бойкая женщина и продолжала говорить на ходу: – Я ведь только по матери цыганка, а отец у меня серб, но я его почти не помню, поэтому набралась от мамы только цыганских традиций. Даже гадать получается. Понимаю, к цыганам брезгливо все относятся, поэтому и знакомых у меня здесь не так много, но вы знаете, Мила Алексеевна, не так давно, я погадала соседям, и вы представляете, … всё сбылось, – заявила она с гордостью, но, в тоже время, как будто удивлялась своим способностям, и предложила: – Хотите, я вам тоже погадаю?

– Если честно, я в эти гадания не особо верю, – ответила Мила, но, подумав про рисунок её сына, добавила: – Как правило, вы обнадёживаете какими-нибудь светлыми ожиданиями, а я потом переживать буду.

– Вам я никакой пустой надежды уж точно не дам. Скажу, только то, что увижу, – строго пообещала цыганка.

Возможно, Мила Алексеевна почувствовала ниточки одиночества, связывающие её с этой женщиной, и ради шутки согласилась:

– А, давайте попробуем. Потом вместе и посмеёмся.

Маленькая женщина подошла к лавочке, поставила сумку и попросила:

– Дайте мне какую-нибудь личную вещь, и я возьму у вас один волосок.

– А что у меня личного? – удивилась Мила Алексеевна. – Разве что кошелёк.

– Пойдёт, – сказала смуглянка, взяла кожаный кошелёк, осторожно выдернула с головы Добротовой волос и стала проделывать руками какие-то хитрые манипуляции.

Затем вернула кошелёк, поднесла ладони к лицу и так неподвижно стояла какое-то время. Потом опустила руки и посмотрела на Милу немного отрешённым и задумчивым взглядом. Та напряглась в ожидании.

– Что-то необычное с вами произойдёт, – осторожно заговорила цыганка. – Вижу, всё вокруг будет белым и непроглядным, как будто снежная зима вдруг неожиданно опустится на вас. Будет страх, …очень сильный страх. Отчаяние будет, …потеря какая-то, и жгучую обиду вижу. А потом счастье. Я чётко увидела ваше счастье. Вы во всём белом, как ангел, стоите в большом зале, и вас все любят.