– Старина! Каков патрон, а! Каков размах! – Они пожали друг другу руки, и Уолтер рухнул на диван. – Искренне прошу простить за позднее прибытие. Я, приятель, закутил слегка накануне… – засмеявшись, продолжил он. – Но я, кажется, поспел к самой кульминации. Ну и ну, вот так пиршество! В Оксфорде ты более скуп на подобные жесты, не так ли?

Уолтер смеялся и хлопал Рэдмонда по плечу, ожидая его реакции, но напрасно.

– Послушай, старик, ты хозяин этого торжества, а просиживаешь штаны вдали от гостей! Что стряслось?

Торндайк молчал, глядя в никуда. Услышав вопрос друга, он, сделав глоток, похлопал по плечу собеседника в знак благодарности за участие. После чего последовал его не лишенный драматизма ответ:

– Эти люди, Джеймс, приятель, мне не особо импонируют. Знаешь, я презираю каждого. – Он обнял его за плечи и указывал на проходивших мимо людей. – Они считают, что могут приезжать на все эти балы, встречи, словом, жить в удовольствие, и в этом, знаешь ли, заключается счастье в их понимании. Как глупо! Глупо этим ограничивать свой мир, глупо лишать его цены. Они пусты. Пусты, как вот этот мой бокал. Им бы тратить, прожигать, кутить без конца и без начала все вновь и вновь… Им важно только одно – это. – Он достал из жилета бумажник из коричневой кожи.

– Да что ты, Рэдмонд! – заливаясь смехом, Уолтер принялся доказывать ему обратное. – Мы ведь сами такие. Мы кутим, веселимся и пьем! – Он взял с подноса, который нес лакей, бокал и чокнулся с Торндайком. – И все нам нипочем! А все оттого, что у нас есть это… – Показал он на кошелек друга, когда тот убирал его обратно. – Богатство, как и бедность – не порок, приятель, это уж точно верно. Мы таковы и от этого не стали кретинами или этими скрягами, которых так развелось в нынешнее время! Мы – приличные молодые люди с достатком и не обязаны отчитываться перед обществом за свои прегрешения, оно нам не суд. Присутствующие люди грешны не больше нашего, и от твоего парирования, и от их грешков они ничуть не обеднеют и не станут несчастнее. И этот мир, который ты называешь ценным, им вовсе не обязательно видеть, когда они создают его сами! Это новое время, старина! – Он осушил бокал, довольный своей пламенной речью.

– Лицемерие. Кругом одно вранье и прихлебательство! Их всех интересует мое состояние и то, какой на мне фрак, этим их интерес ограничивается. Но это настолько въелось в меня, что я и сам стал таким – стал циником и снобом.

– Постой, ты не прав, Торндайк, отчего ты заговорил столь пессимистично? А на кой черт, по-твоему, устраивают балы? Уж точно не ради рандеву с хозяином!

– Отец говорил мне, что счастье только в том, сколько у тебя на счету в банке, тогда из этого выльются дома, экипажи, путешествия, женщины… У меня на счету двадцать пять тысяч и, черт подери, я ни капельки не счастлив! Смекаешь, Уолт? Ни на дюйм.

– Э-э, брат, ты прибедняешься… Ты богат и можешь подарить себе это счастье! Ты можешь сделать себя счастливейшим на планете!

– И стать одним из этих… – Он мотнул головой в сторону гостей. – Решительно отказываюсь от такого счастья. Хотя уже все равно, из этой трясины выхода нет.

– Ну, довольно! Тебе бы пора повеселеть! Банкет намечен на двенадцать? До того времени нужно тебя хорошенько встряхнуть, – опять засмеялся он.

У Уолтера Джеймса была потрясающая особенность в любой ситуации, во что бы то ни стало, не терять своего бодрого и оптимистичного духа. Он как-то поднял Торндайка, и они направились в общую залу.

Пока веселье набирало обороты, а наплыв гостей только увеличивался, Эви уже несколько часов подряд пребывала в совершенно подавленном состоянии. В начале вечера она была беззаботна и весела, а сейчас – озабочена и чрезмерно напряжена. Что-то изменилось в ней, но как это могло произойти за несчастные три часа? Что так тревожило ее? Ответа не следовало. Причина таилась где-то глубоко. Она бродила по залам, садилась то на стул, то на диван, она старалась не сталкиваться ни с тетушкой, ни с кем-то из знакомых. Эвелин не могла осознать, что беспокоило ее, ища подсказки в каждой детали этого душащего вечера. Как ни странно, ответ пришел оттуда, откуда она не ждала.