Знал, что последним, что узрит он в день своего восемнадцатилетия,

Станет Черно-Белая Луна,

Решившая в полночь на него обрушиться.

Ведал сын разбойника морского, что немного дней отведено ему,

Да только гадальные карты цыганок и кочевниц,

Коих немало встречал юноша в своих нескончаемых странствиях,

Непременно и неотвратимо предсказывали ему спасение.

Падая из рук прорицательниц

На застеленный скатертью и заставленный свечами сундук в кибитке,

Карты неизменно изображали три фигуры из ближайшего будущего,

Сущность которых загадкой казалась всезнающим гадалкам и проницательному плуту,

Вопрошавшему скептично о своей предрешенной судьбе.

Каждый раз три карты представляли взгляду юноши вора,

Белую бабочку, рвущуюся на волю из черного кокона,

И сорванный мужской рукой цветок розы,

Но не золотой, а ярко-красный, как пламя.

Неописуемые палитры цветов и запахов полнили столицу Флердеружа.

Камни и плитки, протягивавшие дороги между домами, были засыпаны лепестками и блестящими от ароматного масла семенами цветов,

Мужчины и женщины в венках и лентах на каждой улице ставили майские столбы,

Увенчанные пестрыми букетами, украшенные гирляндами,

С которыми играл теплый весенний ветер.

Распахивались ставенки пробуждавшихся домов,

Выбеленные доски их с крючками и декоративными отверстиями

Сменялись расписанными изнутри.

На внутренних сторонах ставней были изображены очаровательные картины,

Все яркие и подробные, как иллюстрации в альбомах-виммельбухах,

Коими изобиловали столы торговцев в ту праздничную дюжину дней:

Хороводы бабочек, жуков и пчел над цветочными полями,

Благородные лани и единороги, пасущиеся в тенистом лесу,

Подробные, как настоящие путевые карты, пейзажи столицы,

Принцессы в пышных и розовых, как облака на закате, платьях, кормящие голубей с рук,

Семьи лебедей в уютных камышовых гнездышках,

Дворцовые стены с разноцветными витражными окошками и величественными колоннами,

Узорчатые паруса кораблей над синими волнами,

Танцовщицы в праздничных весенних сарафанах,

Кувшинки и написанные золотой и серебристой краской рыбки,

Сливовые и вишневые деревья в цвету,

Запечатленные умелой рукой художника воспоминания о прошлых празднествах,

Ряды цветов в садах и клумбах,

Среди которых непременно были пламенно-красные розы – символы королевства.

Из окошек выглядывали готовые к новому дню жители столицы.

Цветочница в соломенной шляпке поливала из фарфоровой чашечки ящик цветов,

Вывешенный за расписное окно.

Крошечный садик под крышей дома

Прилетели навестить бабочки из королевского замка,

И девочка поклонилась им,

Едва не выронив чашку с чистейшей прохладной водой.

Румяная от жара печи жена пекаря,

Руки которой оливковое и подсолнечное масла сделали душистыми и мягкими,

Поставила на подоконник источавший пар противень с пышным хлебом.

Запахи кориандра, розмарина и аниса были до того привлекательны,

Что курчавый белый щенок с персиковой лентой, учуяв их,

Утащил один ломоть хлеба, чтобы полакомиться им

Под скамьей, где кто-то забыл венок из золотых одуванчиков.

На главной площади,

В центре которой разбили сад со всеми сортами шиповника и роз,

Раскинулись под увитым плющом заборчиком сада

Шатры и палатки приезжих торговцев.

Госпожа Бон-Бон, суетливая галантерейщица,

Расстелила скатерть на клочке мостовой между навесами и кибитками,

Разложила свой товар

И стала сооружать башенку из блестящих игральных карт,

Не столько развлекаясь, сколько привлекая к себе внимание в рыночном обилии цветных пятен.

К празднику продавали орехи и ароматные специи,