Мы очень хотели узнать, что же привело его в наш город на этот раз, но он так ничего и не сказал, как и по поводу увода, мы, однако, поняли, что на этот раз приглашения он не получил, а пришёл по своей воле с какой-то новой идеей, и хочет предложить её нашему городу, и в таких случаях преждевременное разглашение чревато. Поэтому, посидев за столом чуть больше положенного, мы отправились спать.

Не знаем, как Крысолов, но мы выспались, а он на следующее утро казался немного более взволнованным, чем необходимо, хотя был весел и остроумен, как всегда. Мы опять долго сидели за столом, объяснив, что к начальству рано идти нет смысла, оно всегда приступает к работе, когда солнце уже высоко, потому что не так уж много работы у него в нашем городе. Чем он и был хорош – никто никому не мешал жить, особенно мы начальству, и оно было счастливо, а когда начальство счастливо и процветает, процветает и город. Так и было, и возвратятся ли когда-нибудь нынешние блаженные времена?

Что есть истина? – спросил Пилат. А мог бы и не спрашивать, так как как начальствующее лицо, сам обладал истиной.

Всё очень просто. Бог сказал – Я есть Путь, и Истина, и Жизнь. Начальство поставлено над нами Богом, и оно отвечает перед Богом за всё, что доносит до нас. Посему оно обязано изрекать только то, что согласовано с Божественной волей. Следовательно, тот, кто постиг мнение начальства, тот познал истину.

Сие может быть подтверждено случаем, описанным незабвенным вечным учителем нашим, Козьмой Петровичем, который рассказал, как один начальник плюнул подчинённому в глаза, и тот прозрел.

Начальстволюбие на Руси всегда было развито. А уж у нас, законопослушнейших, и того более. И все должны жить в мире со своим начальством, это одна из прописных житейских истин.

О начале рабочего дня мы узнали по лёгкому оживлению на улицах. Город наш в основном торговый и деловой, поэтому на улицах появляются только те, кому уж совсем необходимо получить резолюцию, а практически все реально необходимые дела делаются за закрытыми дверями контор и квартир.

Вышли и мы, и через минуту были уже перед ратушей. Светило солнце, и было оно довольно высоко. Крысолов вошёл, мы остались. Он пробыл там долго, гораздо дольше, чем кто-либо из входивших когда-либо в нашу ратушу. Солнце перевалило за полдень, потом немного снизилось, опять стали набегать облака. Крысолов ладно, Бог с ним, но наши-то отцы города? Что могло заставить их пренебречь обедом, послеобеденным отдыхом, наконец, приятным завершением трудового дня? И только ближе к закату, когда наше казавшееся бесконечным терпение начало истощаться, из ратуши вышли все. Крысолов со снятой шляпой шёл не впереди, но как бы первым, и отдельно от группы отцов города. Они же редко выходили так кучно, разве только после очень удачного, либо после очень тревожного дня, ибо в такие дни они, как правило, были единогласны – благополучие города прежде всего. Сегодня на их лицах читалась озабоченность – значит, Крысолов принёс какие-то вести, заставившие их может быть даже и побеспокоиться. Ну что ж, такая у них должность – заботиться о нас, грешных. Крысолов тоже не был весел, как бывают иногда веселы те, кому удалось переложить заботы мира на чужие плечи. Нет, на его лице тоже была озабоченность, о чём он и рассказал нам, когда мы соединились и пошли на набережную, чтобы сидеть и разговаривать с видом на реку и закат. И опять облака не дали разгореться ранним звёздочкам, и не было вида звёздного неба, которое так настраивает на мысли о мире, если смотреть на него достаточно долго и видеть не только золотые гвоздики и ангелочков с молоточками, но и как устроена Вселенная.