– И что потом?

– Мы же сейчас работаем до восьми вечера. Смена моя давно вышла, а тот чуть ли не всей грудью распластался на столе. Ну, подошел, потряс за плечо, а тот не шелохнется. Смотрю, одна рука его опущена и висит, как ватная. Пощупал пульс… Ну, и вызвал «скорую».

– А как выглядел тот, второй?

Вадим Вадимович задумался. Жан признался себе, что метрдотель ему не понравился. Какой-то поддельно утонченный, чрезмерно учтивый, с притворной доброжелательностью, щедрый на реверансы. Словом, все в нем было неискренним, фальшивым.

– Это был человек лет под сорок, – снова улыбнулся Васин, хотя повода для этого не было. – Высокий, коренастый, шатен, с красивыми, чуть посеребренными волосами на пробор. Был на нем модный малиновый пиджак… Белоснежная сорочка, задернутая красивым галстуком. Словом, производил впечатление богатого преуспевающего бизнесмена.

Жан наискосок глянул на Вадима, надеясь по его выражению лица определить реакцию сослуживца, однако глаза у того были пустыми и безучастными.

– Очень богатым?

– Возможно. Когда я стал убирать со стола, под одной из тарелок нашел сторублевку. Видно, оставил деньги за обслуживание.

– Каких-нибудь отличительных примет не заметили у него?

– Нет. Разве только на указательном пальце был изящный, отлитый из тусклого золота перстень.

Несмотря на наматывающийся клубок фактов, Жан понимал, что особых зацепок по-прежнему нет. Возможно, тот, второй, отравил Рэма. Но где его искать? Есть другие версии, но они требуют проверки и осмысления.

– Вадим Вадимович, – наконец подал голос Вадим, – те двое были все время одни за столом или был третий? Ну, подходил кто-то к ним или подсаживался?

«Молодец, – порадовался Жан, – берет быка за рога».

– Да, к ним на какое-то время подсела дама очень приятной наружности. – Метрдотель снова задумался. – Да, точно. Она в основном говорил с тем, кого отравили.

– Рэмом его звали, – пояснил Вадим.

– Значит Рэмом… Она посидела, кажется тоже попила вина. Потом они с этим… с Рэмом стали о чем-то спорить. Минут через двадцать она встала, оперлась руками о стол, стараясь совладать со своими эмоциями. А этот Рэм махнул на нее рукой, мол, проваливай ко всем чертям, и она выбежала из зала.

Жан извлек из кармана фотографию.

– Случайно не эта?

Васин взял снимок, с минуту изучал его. На его лице появилось удивление:

– Она! Ей-богу она! Откуда у вас эта фотография?

– Вы с ней раньше не встречались? – спросил Жан.

– Никогда, – выпалил служитель общепита.

– А тех двоих? Знали вы их?

– Только шапочно. Два или три раза сюда заглядывали. А у меня память на лица профессиональная.

Жан поблагодарил Васина за информацию.

– Если припомнится что-то еще для нас полезное, будем премного благодарны за звонок в любое время суток.

И он оставил Вадиму Вадимовичу свою визитку.

Затушили свечи, наступила непроницаемая темнота. Комната погрузилась в забытье, все предметы исчезли из поля зрения. Когда глаза привыкли к мраку, выяснилось, что Луна, печально глядевшая в открытое и расшторенное окно, бросает тусклый свет на лица четырех затворников, расположившихся вокруг стола. Хозяин рассадил всех так, чтобы мужчины чередовались с женщинами. Не нравилось ему только состояние Полины: ее глаза не выражали готовности, веры в конечный результат.

– Полина Свиридовна, вы, как и остальные, расслабьтесь и положите руки на стол так, – Колымей кивнул на свою ладонь, раскрытую для рукопожатия. – И все, пожалуйста, расслабьтесь. Правая ладонь каждого должна держаться за левую ладонь соседа. Словом, рука в руку. Таким образом создается замкнутая биоцепь, в которой наши души и тела соединяются воедино.