– Что случилось, Виктория? Иван Сергеевич, неплохой человек, но и он не выдержит твоих выкрутасов и уволит тебя.

– Да и чёрт с ним, пускай увольняет. Представляешь, он закрывает экспозицию, посвящённую первым дням Великой Отечественной войны для обновления.

– Это же хорошо. – не понимал я её гнева.

– Что в этом хорошего?! Этот старый козёл решил исключить из экспозиции экспонаты, которые были найдены поисковыми отрядами, в том числе письма, оружие и т.д.

– Вероятно, для этого есть причины.

– Для этого не может быть причин. Ладно, он у меня ещё своё получит. – уже более спокойно сказала Кирсанова, но с достаточной долей злорадства. – Ты зачем пришёл?

– Я хотел угостить тебя пирожными, но ты не позволила мне этого сделать в достаточно агрессивной форме. – я показал ей на раздавленную коробку со сладостями, лежащую на полу. – И мне нужна твоя консультация.

– Понятно. Так просто ты ко мне зайти не можешь? – вновь стала заводиться Виктория.

– Успокойся. Мне нужна твоя помощь. Так просто я к тебе зайти не мог, так как в нашу последнюю встречу ты угрожала меня убить, если ещё раз увидишь меня.

– Мог бы и рискнуть жизнью ради меня. – ничуть не смутилась она. – Что у тебя случилось?

– Понимаешь, на одном месте происшествия нашли интересный кортик. Я таких никогда не видел. Может быть, ты сможешь мне что-нибудь рассказать про него?

– Может и смогу.

– В таком случае приглашаю тебя на чашечку кофе.

– С пирожными? – с улыбкой и уже спокойно спросила Кирсанова.

– Нет. Одну коробку ты уже уничтожила. – я широко ей улыбнулся.

– Ничего, разоришься ещё на одну. Пошли, пока я не передумала.

Выйдя из музея, мы направились в кафе «У Степаныча», расположенном через дорогу от музея. Почему так называлось кафе, мне неизвестно, хозяйкой была молодая бизнес-леди, интересы которой я несколько раз представлял в суде. Заведение славилось своим кофе и сладкими десертами. Пирожные в кафе были действительно шикарные, поэтому я часто заезжал сюда с детьми. Мне же в нём нравился кофе. Зайдя в кафе, мы уселись за столик, стоявший у окна, из которого прекрасно было видно здание музея. Подошедшей официантке мы сразу же заказали зелёный чай и парочку пирожных с непроизносимым названием для Вики, американо для меня.

– Рассказывай. – настроение Кирсановой в предвкушении десерта улучшалось прямо на глазах. Я давно заметил, что Вика, как и все музейные работники, с которыми я знаком, является любительницей сладкого. – Что за кортик тебя интересует?

– Вот этот. – я протянул ей фотографии орудия убийства.

– Ничего себе. Неужели они ещё у кого-то остались? – мой консультант по оружию явно заинтересовался. – У кого его нашли? В настоящее время это редкость, на рынке к нему возник бы интерес среди коллекционеров.

– То есть ты можешь мне рассказать, что это за кортик? – задал я вопрос, беря у официантки чашку с кофе.

– Об этом может тебе рассказать любой мало-мальски интересующийся оружием человек, – Виктория прервалась для того, чтобы набить рот сладким, – или историей государственных органов. Кстати, ты меня должен просвещать по поводу данного кортика, а не я тебя.

– Не понял. Ты долго будешь ходить вокруг, да около? Что это за оружие?

– Оружие? Моё мнение – этот кортик является чисто декоративным. Хотя нет, не совсем декоративным. – поправилась она. – Это форменный кортик сотрудника прокуратуры СССР.

– Что? Какой к чёрту форменный кортик! – её слова оказались для меня полной неожиданностью. – Этим, как ты называешь «декоративным», кортиком убили человека.

– Обычный. – Виктория была спокойна и полностью поглощена едой, со скоростью и напористостью шредера уничтожая принесённые сладости. – Ладно, слушай. В период Великой Отечественной Войны, в 1943 году, Сталин издал приказ или что-то подобное, в соответствии с которым в прокуратуре была введена форма. Сначала согласно данному приказу прокурорам полагалась шпага