Ещё за два года до смерти Фёдоров-старший составил завещание, которым половину всего завещал молодой жене, вторую – сыну. За три месяца до встречи с пулей он отправил сына с женой в Лондон. Молодая супруга – Фёдорова Кристина Алексеевна (в девичестве Сидорова), оказалась особой необычной. Из Англии она в Россию не вернулась даже на похороны мужа, понимая, что может остаться на Родине навсегда в какой-нибудь могиле. Нет, она поступила совсем по-другому: передала во временное управление все заводы достаточно известной фирме в Англии, оделив их 20% от всех прибылей. Контактировать с кем-либо из России напрямую отказалась и окружила себя и пасынка охраной. Эти ли её действия или счастливый случай позволили оставить всё имущество в семье, хорошо жить и благоденствовать, неизвестно.

Пасынка госпожа Фёдорова не бросила, он получил прекрасное образование, закончил Итонский колледж, а затем продолжил образование в Кембриджском университете, где получил степень по экономике. Степан свободно владел четырьмя языками: русским, английским, французским и немецким. При этом активно занимался спортом. Но всё это стало сходить на нет по достижении возраста 24 лет, когда Фёдоров-младший пристрастился к наркотикам и алкоголю. Мачеха неоднократно направляла его на лечение, но, как видно, результатов это не принесло. Тогда в 2017 году Кристина Алексеевна решила всё кардинально поменять, она неожиданно вернулась в Россию, лично вступила в управление всем, а также поручила управление металлургическим заводом Степану. Находясь в России, Степан редко мелькал в СМИ: в громких скандалах замешан не был, сам интервью не давал. Кстати, хоть он и вступил в управление заводом, но за год работы практически ничего не поменял, увольнений и реорганизаций не последовало.

После ознакомления с общедоступными источниками у меня не сложилось окончательного мнения о Фёдорове-младшем. Следовало с ним поговорить, для чего я направился в следственный изолятор.

Мне удалось попасть в место содержания моего клиента, то есть в СИЗО, без очереди. Как это не парадоксально, в России очереди наиболее распространены в поликлиниках и тюрьмах. В 09.30 я уже находился в следственном кабинете и ждал, пока приведут моего возможного клиента. Окончательное мнение о возможной работе я решил сделать после разговора с ним.

Когда Степана ввели в кабинет, его вид мне понравился: уверенный взгляд, в котором не было ни намёка на отчаяние, ровные и чёткие движения. Всё говорило о том, что он уверен в себе либо в том, что делает. Это вселяло надежду на то, что не придётся тратить времени на то, чтобы «утирать ему сопли».

– Доброе утро, Степан Иванович. – обратился я к нему, когда сотрудник следственного изолятора оставил нас одних. – Я адвокат Талызин. Зовут меня Вячеслав Иванович. Ко мне обратился один наш общий знакомый с просьбой помочь вам. Я пока не определился, возьмусь ли я за ваше дело, поэтому решил переговорить с вами.

– Очень приятно. Я представляться не буду, так как, вероятно, вы многое обо мне знаете, Вячеслав Иванович? – Фёдоров спокойно посмотрел на меня и дождавшись моего утвердительного кивка, продолжил. В его речи чувствовался непонятны акцент, непривычный уху, но приятный. – Что вас интересует?

– Многое. Для того чтобы решить, работать ли с вами, я хотел бы озвучить условия, при соблюдении которых я соглашусь на ваше предложение.

– Слушаю вас.

– Первое и самое главное. Вы должны правдиво и полно отвечать на мои вопросы. Любые вопросы, – выделил я, – в том числе на те, что остались без ответа в ходе следствия. Вам необходимо запомнить, что разговор с адвокатом это как исповедь. Представьте, что вы каетесь в грехах батюшке. Полное же отпущение возможно лишь при полном раскаянии, а не выборочном изложении совершённых грехов. Так что либо вы правдиво отвечаете на вопрос, либо не отвечаете вообще. В последнем случае я самостоятельно решаю, продолжать мне работу или нет. Второе, вы должны чётко определить для себя, чьим советам вы будете следовать, моим или адвоката Плотникова, в случае возникновения у нас с ним разногласий. Третье, вы неукоснительно должны следовать моим рекомендациям. При этом любая критика принимается, но, если я признаю её неконструктивной, отсекается и в работу не идёт. Понятно? – я внимательно посмотрел на Степана.