– Откуда ты знаешь? – твердил ребенок, не слушая матери: мол, это всего лишь игра и перед ним соседка в костюме. – Откуда ты знаешь? – не унимался он.

Пришлось вмешаться мне: я объявил, что детям пора наверх. Сына с приятелями я проводил до лестницы, напомнив, чтобы смотрели под ноги. Когда дети открыли дверь на кухню, осветив ступеньки, я вернулся обратно в сауну. Малыш с матерью уже выходили оттуда; глаза у мальчика были мокрыми, но он выглядел не напуганным, а скорее смущенным. Я остановился, спросил у его мамы, все ли хорошо. Та успокоила: мол, ничего страшного.

– Ваша жена – великая актриса! – улыбнулась она. – У меня от нее мурашки по коже.

– У меня тоже, – рассмеялся я.

Я заглянул в сауну, но Энни там не было; видимо, она вышла через дверь в подвале, обогнула дом и зашла через парадный вход. Когда я вернулся в кухню, жена в костюме ведьмы – в черном платье, изрезанном в лохмотья, с тяжелыми бусами на шее и в пресловутой оранжевой шляпе – уже стояла в окружении детей и разливала по чашкам сидр. Я пробрался к ней сквозь толпу и поцеловал в щеку.

– Ты просто нечто!

– Даже не представляешь насколько, – ответила Энни и протянула мне чашку, чтобы я передал ее дальше.

Как ни странно, такие события очень быстро стираются из памяти. Я вспомнил о том, что происходило в Хэллоуин, только месяц спустя, уже после Дня благодарения. Стояла поздняя ночь, почти утро. Я отчего-то неожиданно проснулся. Еле стряхнул с себя сон, словно тяжелое одеяло. Не знаю, что меня разбудило. Было впечатление, будто я уснул слишком крепко, а тело решило выдернуть меня из другой реальности.

В доме чувствовалась некая странность. Такое бывает, когда ночью отключают электричество и ты просыпаешься оттого, что стало холодно и угасло тихое гудение домашних приборов. Я посмотрел налево, но вторая половина кровати оказалась пуста. Наверное, Энни встала в туалет и невольно потревожила меня. Я прислушался, но шагов не услышал. Возможно, она устала от моего храпа и ушла спать на диван в гостиную. Я перекатился на спину и вдруг заметил в углу комнаты, справа от двери, странную фигуру. Рывком сел, сердце забилось так, словно меня окатило ледяной водой. В комнате было очень темно, но все равно проступали очертания огромной головы и платья.

Я открыл рот, хотел спросить: «Дорогая, что ты делаешь?», но не сумел выдавить ни слова, отчего-то зная: кто бы ни стоял в темноте, это не моя жена. Фигура застыла на месте, склонив в мою сторону голову, а я сидел на кровати, мысленно задавая себе один и тот же вопрос («Откуда ты знаешь?»). Тьма выглядела зернистой, будто сам воздух стал другим; из того угла веяло жутью и древностью. Наконец фигура развернулась и вышла за дверь.

Вопреки моим ожиданиям, ступеньки ведущей вниз лестницы молчали: ни скрипа, ни стона. Меньше всего на свете мне хотелось вставать и идти вслед за незваным гостем. Однако в соседней комнате спал мой сын и где-то в доме была жена. Как можно тише я вылез из-под одеяла и направился к двери, жалея, что так и не положил под кровать бейсбольную биту. Коридор был пуст. Дверь в спальню сына закрыта. Я заглянул к нему, но Робби крепко спал, и в комнате никого не было. Мог ли гость бесшумно пройти по лестнице? Вряд ли, но деться ему больше было некуда. Я спустился, тяжелым скрипом возвещая о каждом своем шаге, однако и на первом этаже никого не обнаружил: ни незваного гостя, ни Энни.

В панике я схватил с разделочной доски рядом с кофеваркой большой нож и направился к лестнице в подвал.

Энни я нашел в сауне. Она стояла над пересохшим колодцем. Жена была голая; длинные волосы свесились ей на лицо. К тем иероглифам, которые я нарисовал вокруг отверстия, она добавила еще несколько. В правой руке Энни держала горсть конфет, брала их по одной и кидала в колодец. Я положил нож на пол рядом с дверью и подошел к жене. Что говорить, я не знал. Не поднимая глаз и не произнося ни слова, она протянула мне конфету. Я взял ее. Это была ириска. В детстве из-за такой я лишился зуба. Тот немного шатался и, прилипнув к тянучке, вырвался из десны со сладкой острой болью, которая наполнила рот вкусом крови и сахара. Я посмотрел на сухой колодец: в темную дыру, уходящую невесть куда.