По отношению к развивающимся странам в политике Москвы последних лет просматриваются признаки имитации линии СССР 1960–1980‐х годов. Речь идет о политической поддержке и восстановлении связей (проекты поставок оружия и ядерных реакторов, обсуждение строительства баз) с авторитарными режимами и организациями, которые объединяет радикальное антизападничество: Куба, Венесуэла, Боливия, Никарагуа, Иран, Сирия, КНДР и пр. Проблема не в том, что эти страны не отвечают высоким критериям демократии – Запад тоже бывает не слишком разборчив в выборе партнеров. Они открыто поддерживают террористов, проводят массовые репрессии и геноцид, бросают вызов ООН и МАГАТЭ, оправдывают производство наркотиков, допускают скандальные выходки во внешней политике. Как показал опыт СССР, сотрудничество с такими режимами экономически затратно и политически ненадежно: в любой момент они могут рухнуть по внутренним причинам, переметнуться к тем, кто больше заплатит, или втянуть Москву в свои авантюры.

В целом при явном росте напряженности или стагнации в отношениях России с самыми передовыми демократическими странами мира одновременно возникают серьезные сомнения в наличии стратегического видения и осознанных приоритетов в российской внешней политике. Равно как и в том, что возможности страны на международной арене рассчитываются на основе реалистической оценки экономической, финансовой и научно-технической базы ее влияния. Это касается, в частности, военного потенциала.

Повышенная после кавказского кризиса августа 2008 г. военная активность России набрала еще большие обороты с 2012 г. Постепенно она перерастает в милитаристскую истерию с нагнетанием страхов перед внешней военной угрозой, кампанию за мобилизацию всех ресурсов для противодействия агрессии.

Военный баланс действительно заметно меняется не в пользу России. Однако парадокс состоит в том, что это происходит без форсированного наращивания военной мощи США и НАТО, в которых официальная Москва видит главные угрозы безопасности. Наряду с глубоко ошибочным в политическом плане расширением на восток НАТО заметно сокращает свои совокупные вооруженные силы. Нынешние 28 стран – членов альянса имеют в Европе на 40% меньшую численность личного состава, на 35 – меньше сухопутных войск, на 30 – меньше военно-морских сил и на 40% меньше боевой авиации, чем 16 стран-членов в начале 1990-х годов. Американские войска на континенте за тот же период уменьшились втрое, а по некоторым параметрам (сухопутные войска) в 10 раз25. Это вряд ли было бы возможно, если бы НАТО готовила агрессию против РФ, пользуясь ее военным отставанием.

Стратегические ядерные силы США за 20 лет сократились примерно в 5–6 раз и практически не модернизировались, а тактические ядерные средства были уменьшены в 15–20 раз. Их силы общего назначения сокращаются, переформируются и перевооружаются для ведения дистанционных, «бесконтактных войн» с региональными противниками и противопартизанских операций. Кроме того, в предвидении соперничества с Китаем идет передислокация стратегических вооружений и сил общего назначения в Азиатско-Тихоокеанском регионе. В условиях кризиса в ближайшие годы страны НАТО наметили сократить свои военные расходы в среднем на 15–20%.

Опережение США по новейшим системам высокоточного неядерного оружия, противоракетной обороны, управления и информационного обеспечения увеличиваются объективно – в силу общего экономического и военно-технического превосходства над Россией. Нет никаких оснований обвинять их в форсированном наращивании военной мощи, тем более что направлена она на других вероятных противников, хотя нередко вызывает опасения и подозрения в Москве.