Некогда на прогулке в окрестностях Рима в Тиволи у виллы д’Эсте ещё совсем молодой Александр Алексеевич встретил симпатичную белокурую даму с двумя мальчиками, которая растерянно бродила по парку, пытаясь на ломаном немецком что-то узнать у местных обывателей. Те её не понимали, улыбались или хмурились, иногда пожимали плечами и проходили мимо. По некоторым признакам Иорданский понял, что перед ним соотечественница, и предложил свою помощь. Так купеческая вдова Евдокия Кошелева встретила свою настоящую любовь, которая не осталась без ответа.

Евдокия Карповна мечтала о путешествиях, но пока был жив её весьма престарелый первый муж, купец Кошелев, она ни разу не выезжала из Москвы дальше, чем на дачу в Сокольники. Когда же цирроз печени и нефрит вместе отправили в небесные чертоги её престарелого и много пьющего супруга, она, как законный опекун его наследников, начала заботиться об их развитии и бросилась путешествовать с ними по Европе.

Историк Иорданский стал новым мужем купчихи Кошелевой, и этот брак стал счастьем и для них, и для приёмных чад Александра Алексеевича, погодков Вити и Вовы. Дети от её первого брака пошли в кадеты, потом в юнкера, потом во Второй Ростовский гренадерских полк офицерами. Оба они впоследствии погибли на германском фронте. Осталась у Иорданских единственная дочь Леокадия, «блистающая», названная так отцом за золотые волосы, яркие синие глаза и белизну кожи. Она родилась в Париже в предпоследний год ХIХ века. До 1907 года Леокадия, или, как её называли все, «Лика», путешествовала всюду с родителями, потом пять лет училась в Женеве в пансионе мадам Тюрго, а после, когда началась война – в Москве, в лучшей частной гимназии для девочек, основанной семейством фон Дервиз.

Это было в апреле 1917 года в кабаре «Летучая мышь», в доме Нирензее в Гнездниковском переулке в Москве. До марта вход в такое заведение гимназистам был заказан, но революция сняла все запреты, и в этот день в зале оказались почти рядом за соседними столиками: за одним – Владимир Немирович-Данченко, Иван Москвин, Александр Иорданский с Ликой, а совсем неподалёку от них за другим – Адам Худебник с женой Аней и дочкой Соней. Обе барышни, Соня и Лика, в тот год как раз оканчивали гимназии.

На сцене пели, танцевали, показывали разные номера, смешные пародии, Никита Балиев отпускал шутки, зал аплодировал, закусывал и выпивал.

Немирович, глядя на Лику Иорданскую, вдруг стал возбуждённо говорить, что её место на сцене.

– Разве что в качестве бутафорской статуи, у меня же, к сожалению, нет ни таланта, ни призвания.

– Вот так отбрила так отбрила, как ножом отрезала. Может быть, Вы хотите стать хирургом, – весело блеснуло пенсне, это рассмеялся другой сосед по столику, актёр Москвин.

– О, что Вы, Иван Михайлович, я умру со страха при виде скальпеля и ран.

– Тогда что же? Какие у Вас планы, деточка? – допытывался Москвин.

– Какие могут быть планы в моем возрасте в наши дни. Просто плыть по течению. Как подскажет сама жизнь.

– Совсем ещё молодая, а уже лицемерка, – возмущённо шепнула на ухо Адаму Анна Владимировна.

Лика, конечно же, никак не могла это замечание слышать, но внезапно посмотрела в сторону их столика и улыбнулась самым краешком губ.

– Вижу таких насквозь, светские барышни с паучьей хваткой, – Анна Владимировна отвела взгляд.

– А мне она нравится. Красивая, умная и волевая. Хотел бы я видеть такую замужем за, скажем, Сашей Пироговым, – сказал Адам Иванович.

– Она на Сашу и не глянет, ей маркиза подавай, сервированного на блюде.

– Мама, какая ты сегодня недобрая, по-моему, она прекрасна. Хотелось мне бы быть на неё похожей, – Соня с восхищением разглядывала Лику.