Когда овдовела, обрела самостоятельность. Свой двор — доходы, штат, не такие и маленькие возможности. Следила за нравственностью невестки — Елизаветы Алексеевны. Что случилось с ее любовником, кавалергардом Алексеем Охотниковым, уже не восстановить: то ли цирроз печени, то ли нож. В любом случае, связь прекратилась. Влияла и влияет на царя. Пожалуй, существует только одна неприкасаемая персона — Аракчеев. Всех остальных, после настойчивых просьб, если не в ссылку, то в почетную отставку.

Еще — усердие в благотворительных проектах, новые воспитательные дома, реорганизация старых. Вот в этих делах мы сошлись. Я и спонсор, и чудачка, предлагающая странные новации, которые, правда, снижают смертность среди малюток. Поэтому да, царица-вдова терпит меня, и как надежный кошелек, и как талисман. Или терпела до недавнего времени.

Почему же теперь Мария Федоровна готова со мной расправиться? Она не хочет, чтобы я была близка с ее детьми-царевичами. Любая привязанность — влияние и ослабление влияния уже существующего. Сказать ей: я приглашаю Николая и Михаила в Новую Славянку, чтобы продемонстрировать паровые двигатели и поговорить о дамбах, — не поймет. Решит, что за этими непонятными ей вещами что-то скрывается. Узнала богатая чудачка, что Николаю оставлен престол, и решила обольстить будущего царя. Или его младшего братца, между прочим женившегося лишь в нынешнем феврале, после усердных материнских уговоров. Кстати, первый ли раз Михаил Палыч рисует меня и первой ли заметила это художество именно Лизонька?

Занимается Мария Федоровна и судьбой сироток в воспитательном доме, и судьбой своих детей. До недавнего времени я считалась ее помощницей в первом деле. Но боюсь, если она увидит во мне проблему — устранит. Волшебной палочки у этой феи нет, зато есть надежное колдовство: затяжная езда по ушам сына-царя. Даже и к лучшему, что Александр Палыч в очередной раз не в столице. Хотя из-за его отсутствия мой супруг со своим расследованием оказался уж очень в непростом положении.

Простились мы на пристани, еще до рассвета. Миша обещал заняться прочими делами, кроме «свинского» расследования. А я, в шутку — всерьез, предложила произвести домашнее дознание.

Свое мини-следствие я уже провела. И выяснила, что, кроме шоколада, исчезло три фунта соли. Между прочим, из моей солеварни, работавшей по всем акцизным правилам. Упаковка — вощеные пакеты, с гарантией, что не намокнет. Именно три таких фунтовых пакета исчезли с кухни, поэтому, когда к вечеру соль понадобилась, пришлось посылать курьера в трапезную комнату при мастерских и позаимствовать там начатый пакет.

Пропажа соли огорчила меня еще больше, чем шоколада. Если шоколад можно слопать втихаря, то соль к чему, тайно подсаливать? У меня солонки одинаково доступны на любом столе. Значит, увезти и продать? И кто же это? Боюсь, только кто-то из своих.

Миша, кстати, занялся домашней безопасностью, хоть напрямую и не связанной с пропажей шоколада и соли. Прежде в усадьбе были лишь два сторожа — общий и охранник на верфи. Муж обещался найти двух трезвых и понятливых отставников для патруля территории.

Дома ночью должно быть безопасней всего — по нему гуляла Зефирка. На Лизонькины именины кавказскую овчарку пришлось запереть, и не потому, что она кинулась бы за самокатом, — это ладно. У некоторых гостей моськи-левретки, Зефирка умеет не реагировать на эту мелочь, вот только мелочь — не умеет и доказывает «знать, она сильна» так, что дрожат стекла. Зато как она потом облизала дочку, перед тем как та легла…

Еще придется ввести секретарский пост перед кабинетом. Что же касается Лизоньки, то разговор про греков продолжился утром. Я полушутя рекомендовала ей есть гречневую кашу — набираться сил. Может, шутка вышла и не очень добрая: это, пожалуй, ее самое нелюбимое утреннее блюдо. Но вчерашним вечером Маша, уже отошедшая от «шоколадного шока», удивленно сказала: