Одна местная девчонка – Настя (он её даже как-то с танцев провожал разок), то ли смелая чересчур, то ли глупая очень, решила в баре с пьяным кавказцем пококетничать. Тот принял это всерьёз, и полез к ней с откровенными намерениями. До того дошло, что он её в машину потащил, а дружки помогали. Вот в этот момент Лёха мимо бара и проходил. Она его увидела и закричала: «Лёшенька! Спаси!». Он к её похитителям подошёл. Хотел по-хорошему, но те уже сильно выпимши были. Послали его, ударить попытались. Он их всех там и уложил. У одного челюсть хрустнула, у другого рёбра, третьему – нос сломал. Один убежать сумел почти целым – только фингал фиолетовый и получил. Спасённую он до дому проводил, а сам к себе отправился. А утром за ним приехали из милиции. Так он в камере и оказался. Пытался Лёха следователю рассказать, как дело было, как пьяные джигиты девчонку в машину заталкивали, как она на помощь звала, как они драку начали. Но тот ему показал протокол, в котором та Настя утверждала, что ничего не было плохого, что она стояла со знакомыми черноволосыми ребятами, а тут мимо он, Алексей, проходил. А у него с ней, якобы, когда-то отношения были, вот он и заревновал, и драку начал! И пьян-то как раз он, по её словам, был, а совсем не кавказцы!

Всё рассказывать долго, так что я покороче. Я работаю милиционером. Но к чему скрывать, что в милиции разные люди попадаются – честные, как надо свой долг понимающие, и нечестные. Всякие. Вот, видимо, и попал на таких продажных Лёха. Опыта и знаний у него никаких, защитить себя на следствии и в суде он, конечно, не смог. Да к тому же гордость, самолюбие, сознание собственной правоты… В общем, получил Алексей три года: как говорится, небо в клеточку, друзья в полосочку. И увёз его поезд в вагоне с решётками далеко от родного дома. Бесконечными ему тогда эти годы показались. Многое произошло плохого и очень плохого, но всё преодолел он, всё перетерпел, даже уважением, что у блатных, что у мужиков пользовался. И вот вернулся.

Кстати, там, в зоне, ему на душу лёг разговор, которому он стал свидетелем. Паренёк у них был, который срок по, так называемой, воровской статье получил. Однажды, расхваставшись перед людьми в камере, сказал что-то вроде «зона-мама – дом родной», что воля ему в лом, что только здесь настоящая жизнь, реальная дружба, только у блатных любовь и верность, как говориться, до гроба. Молодёжь слушала, открыв рты! И вдруг старый вор Потап, что досиживал свой очередной срок, грубо приказал ему замолчать! Мало, что на говоруна того накричал, так он на остальных накинулся: «Что, говорит, рты разинули, дурака слушаете?! Какая дружба в зоне, какая любовь и верность у воров?! Какая, спрашивает всех, здесь жизнь?! По малинам с пьяными марухами вам светит кувыркаться, а не с любимыми женщинами! Настоящим женщинам вы задаром не нужны! Им семъи, дети надобны, любовь и нежность, чтобы муж надёжный рядом был. А вор в зоне тубик себе зарабатывает, а не с женой деток растит! Ни образования, ни профессии, ни здоровья, ни дома, где б на старости лет помереть можно было, – ничего у вас не будет! Ни денег, ни лёгкой жизни вы не получите! Всеми презираемы, всеми гонимы, – вот судьба ваша! Если ума не наберётесь.».

Вот тогда и задумался Лёха над своей будущей жизнью. И решил больше сюда – в зону, то есть, – не возвращаться. Хватит с него подобного!

Пролетели эти три года. Как в песне – от звонка до звонка! И вернулся он, как та старуха, к разбитому корыту.

Вспомнил он всё это, и зубы до хруста и боли стиснул. Заплакать бы, да он так давно разучился это делать, что не получится у него, скорее всего, слёзы пролить. Лучше и не пробовать. Подумал так, усмехнулся над собой, тряхнул головой, дурные мысли отгоняя. Ничего, не пропадёт Лёха Большой! Будет он жить по-новому! Хорошо жить! А то, что он зек бывший, скоро всеми забудется. Что, у них своих проблем что ли нет?! В конце концов, не зря газеты пишут, что хороших людей вокруг много – помогут!