– Ты куда под колеса лезешь, дурак, что ли? – ругался водитель.

– А ты зачем детей на подножке везешь? – спросил дядя Степа, указал на валявшихся в пыли испуганных детей, размазывающих слезы по запыленным щекам.

Маме было плохо, поэтому за наказание Тамары взялась ее двоюродная сестра. Схватила ножницы и отрезала чудесные косички. Этого ей показалось мало, машинкой наголо обстригла голову несчастного ребенка.

Тамара ничего не понимала, но, когда взглянула в зеркало, горько зарыдала, чудесных косичек больше не было. Из зеркала на нее смотрело лысое, грязное, в пыли «чудовище». Очнувшаяся мать присоединилась к наказанию, поставила Тамару голыми коленками на кукурузу.

Обида, испуг, горе навалились на маленькую девочку, она стояла на коленях и рыдала от боли и обиды. Никто не обращал на нее никакого внимания, никто ее не понимал, никто не жалел, никто её больше не любил. Так и стояла она, покинутая всеми в темном закутке на затекших коленях, рыдала, пока окончательно не ослабела и не свалилась в тяжелом забытьи.

В таком положении ее нашел отец, вернувшийся с работы. Поднял, отнес на кровать, укрыл теплым одеялом. Ночью у Тамары случился жар, она металась в бреду. Неделю пролежала в постели, пока не пришла в себя.

Обрезанные косички хранила в старом сундучке на чердаке, ходила к ним в гости, сидела и плакала…

Пришла весна, зажурчали ручьи, прилетели грачи, дороги развезло, как реку. На возвышениях, пригреваемых солнышком, появилась зеленая травка. Таня прыгает на скакалке во дворе, поджидает дедушку, уехавшего за соломой на телеге. Он обещал дать покататься на лошадке.

Из-за поворота деревенской улицы показывается телега. Таня бросила скакалку, открыла калитку.

– Что, стрекоза, ждешь транспорт? – обращается дед к внучке, сбрасывает с телеги сено, привязывает Зорьку, коричневую в белых пятнышках лошадь, к забору.

– Когда поедем кататься? – интересуется «извозчик».

– Сейчас пообедаем и поедем за кормами для свинок, – обещает дед, идет в избу.

– Можно я сама править лошадкой буду?

– Там видно будет, – уклончиво отвечает дедушка.

Зорька спокойно косит лиловым глазом на Таню, поглаживающую ее по большим и теплым бокам. Через пять минут Таня устает ждать деда, ей кажется, что прошло уже полдня, а деда все нет.

– Зорька, поедем кататься? – обращается она к лошади.

Лошадь фыркает, обмахивается хвостом от проснувшихся мух.

Таня отвязывает лошадь от забора, забирается на ящик, стоящий на передке телеги.

– Но! Пошла, милая! – кричит Таня, подражая деду, дергает поводья, направляя лошадь на дорогу.

Дорога подсохла, но по краям глубокая канава, в которой течет талая вода. Таня усердно тянет за вожжу. Зорька послушно трогается с места, идет к обочине дороги, телега соскальзывает, двумя колесами съезжает в канаву.

– Стой! Ты куда? – волнуется извозчик. – На дорогу выходи!

Зорька пытается сдвинуться вперед, но телега прочно застряла в придорожной канаве с рыхлой, размокшей землей.

– Ах ты, непутевая! Ты что, не видишь, где дорога? Куда тебя понесло? – инструктирует Таня неповинное в беде животное.

Из дома на шум выбегает дедушка, спешит на помощь Зорьке.

– Ты зачем отвязала лошадь? – спрашивает Таню.

– Я хотела по улице прокатиться.

– Прокатилась? – нахмурил дед брови, соображая, что делать с застрявшей в грязи телегой.

– Зорька сама в канаву заехала, – объясняет Таня.

– Ах ты, «кляпов» извозчик, – ругается дедушка, снимает Таню с телеги, – иди к бабушке, рано тебе еще лошадью управлять.

Долго еще дедушка с мужиками вытаскивали из придорожной канавы застрявшую телегу.

Таня явилась в избу.