– Может, они прозрачные и их не видно? – предположил Вова.

– Может, и прозрачные, раз никто не видел, – согласился папа.

– Как нарисовать прозрачного инопланетянина?

– Рисуй, как Марк Шагал – мир, где все возможно, где нечему удивляться, но вместе с тем тот мир, где не перестаешь всему удивляться. У него по небу коровы летают, всем нравится, – посоветовал папа.

Долго сидел Вова над чистым листом, задумчиво водил карандашом в воздухе, наконец, решился написать в углу: «Инопланетянин. Рисунок Вовы».

Папа с интересом посмотрел на чистый лист.

– А где инопланетянин?

– Он прозрачный, его не видно…

– Тогда надо нарисовать пространство, где он растворился, – подсказал папа, – и если его просто так не видно, может, он отражается в воде?

Вова изобразил море, луну, отраженные на волнах очертания прозрачного инопланетянина.

– Правильно, – похвалил папа, – вроде как бы он есть, но его трудно рассмотреть.

Утром продолжатель дела Марка Шагала уверенно нёс в школу свое творение.

Лето в разгаре, нещадно палит солнце, земля разогрелась так, что трудно ступать по ней босыми ногами. Тамара бежит к деду, который живет на другом конце улицы, в гости, быстро перебирая босыми ногами, чтобы не обжечься. Иногда забегает на островки зеленой травки – передохнуть и охладиться.

Вот и забор, состоящий из двух рядов молодой кукурузы и одной проволоки. Пробралась через кукурузу на участок, оказалась перед молодым деревцем с немногими плодами.

– Наверное, это слива. Надо попробовать, – сама себе сказала путница.

Сорвала одну, укусила – зелёная. Сорвала другую, надкусила – зелёная.

– Вот та, с красным бочком, наверное, спелая, – решила Тамара и сорвала последнюю сливу.

Только теперь заметила на крыльце дома деда в сапогах, внимательно наблюдавшего за «поеданием» плодов.

– Чего это он? – насторожился ребёнок, заметивший движение деда к сараю.

В сарае дед хранил сбрую лошади. Под крышей взял кнут, вернулся на крыльцо, стал смотреть на Тамару, нервно постукивая кнутом по голенищу сапога.

– Что, шкода, один вред от тебя? – издалека начал дед.

– А что я такого сделала? – насторожилась Тамара.

– Иди сюда, я объясню… – дед нахмурился, ждал ребёнка на расправу.

– Не… – сказала Тамара, отступая к старой яблоне.

Бежать ей было некуда, поэтому она полезла на яблоню. Панамка свалилась с головы, сучья и кора больно царапали голое тело. Из одежды на Тамаре были только розовые трусики. Дед молча наблюдал за побегом шкодницы.

Тамара забиралась всё выше и выше от опасного кнута, которым дед мог достать до её спины, пока не залезла на самую верхушку яблони. Ветерок раскачивал тонкие ветви, высота была порядочная и страшная, но ещё страшнее был сердитый дед.

Долго сидела Тамара на яблоне, ноги затекли, царапины болели, солнце нещадно жгло голову, не покрытую панамкой.

То ли деду надоело ждать, то ли он пошёл в дом за махоркой для самокрутки, а только Тамара увидела, что деда нет, мигом стала спускаться вниз, поцарапала пузико о шершавую кору дерева.

Очутившись внизу, что было мочи побежала через огород к спасительной изгороди кукурузы, выскочила на улицу.

Так быстро она больше никогда в жизни не бегала. Раскаленная земля, прибитая дождем, высохла и потрескалась, поджигала голые ступни, страх гнал её прочь от дома деда. Она не бежала, а летела. Маленькое сердце трепетало, как у загнанного кролика.

– Что я такого сделала? – билась мысль в голове ребенка. Испуг и отчаяние сжимали сердце.

– Ты где так поранилась? – ругалась мама, смазывая зеленкой множество ссадин.

– Я нечаянно, – всхлипывала от боли Тамара.

Вечером на телеге приехал дед, привязал у калитки лошадь, сунул за облучок кнут, зашёл в дом. Тамара спряталась за маму.