Когда второй раз штука промурлыкала женским голосом свой призыв к подъёму, ребята испугались, может, лишь чуть меньше, чем в первый. Тут же подхватились, хотя было ещё рано, и пошли, как им велели.

Но это мурлыкание повторялось каждое утро, и оно им с каждым разом всё больше не нравилось. И дело не в том, что ими командовали, – это как раз нормально, значит, эта тётка лучше знает, когда им вставать. Хотя, могла бы чуть больше рассказать, куда их уводит. Но тут уж они ей не указчики.

Ребятам вскоре перестала нравиться сама эта тётка. Может потому, что они её и не знали вовсе, только голос слышали. Но она повторяла одни и те же слова одним и тем же тоном. И в этой одинаковости было что-то неправильное. Словно неживое.

– Чего она всегда такая радостная? – удивился Гёра, и в его голосе ясно слышалась досада.

– Сидеть в такой маленькой штуке и быть счастливой – это умудриться надо. Не каждый так бы смог. – Лок попытался к тётке быть справедливым.

– Лучше сейчас об этот не говорить.

– Ты думаешь, она слышит?

Гёра пожал плечами, потом поднёс ко рту штуку и спросил в неё:

– А долго нам идти?

Но тётка не ответила.

– Тётя, а ты точно знаешь, где живёт бог?

И на это не было ответа.

– Обиделась? – чуть испугался Лок.

Женщины существа непредсказуемые, зависимость от них не всегда приводит к добру. Вот взять Мотку. Если бы она их вела по каким-нибудь дорогам, вряд ли бы они вообще куда-нибудь дошли. А тут эта непонятная тётка. И разговаривать с ними толком не хочет.

– Может, она, как дух, в эту коробку возвращается временами, а теперь где-то бродит?

Теперь Лок пожал плечами. В духах он разбирался ещё меньше, чем в женщинах. Потом всё же ответил:

– Ну, конечно, дух. Никакая настоящая тётка не влезла бы в эту штуку.

– Я знаю, что есть духи, которые от умерших людей остаются… Слушай, – Гёру осенило, – может, это кто-нибудь из наших?

Лок задумался. Действительно, столько народа из их племени погибло. Наверняка они скитаются неподалёку. Но тут же возразил:

– Да ну, ни у кого не было… – схватил Гёру за руку, притянул к себе и продолжил в самое ухо, – такого противного голоса.

Гёра хмыкнул. Он был согласен.

И этот противный голос их стал будить каждое раннее утро.

Идти было нетрудно.

После бодрого подъёма не менее бодро шагали, пока солнце не начинало припекать взлохмаченные макушки, выискивая их сверху среди кудрявых деревьев. Дорога была нетяжела. В основном ныряла из одного леса в другой.

Легко шагалось по пружинистому многолетнему хвойному слою соснового бора. Значительнее тяжелее было пробираться сквозь заросли смешанных чащ. Но ребята упорно шли, и позади оставались сосновые боры и смешанные чащи, а впереди приветливо махали зелёными ветвями их новые собратья.

Потом делали длинный перерыв, во время которого успевали не только отдохнуть, но и поймать какую-никакую добычу, развести костёр и вкусно пообедать.

Часто приходилось менять обувку. Тут уж руки-крюки не могли смастерить что-нибудь надёжного. Но и босиком далеко не уйдёшь. Зато лес давал много материала. Бери – и мастери.

– Да-а! – задумчиво тянул Гёра, оглядывая свои ноги в только что сплетённых лаптях.

– Да-а! – соглашался Лок.

– У деда бы глаза на лоб полезли.

– Ну так они и у меня лезут.

– Давай обойдём лучше, – в который раз предложил Наз, и в который раз Шима упрямо покачала головой.

– Я, может, в последний раз там побываю… Хочу… попрощаться.

Наз посмотрел на свою спутницу. Смелая. Это он понял, когда она отчаянно боролась за жизнь. Красивая. Длинные светлые волосы прямо спускались по спине. Голубые глаза с какими-то тёмными пятнышками. Словно в чистой воде рыбки плавают, – пришло неожиданное сравнение. Тёмные брови сейчас хмурятся – готовится к тяжёлой встрече. Встрече с местом, которое никогда не станет прежним. Таким, каким она его любила. И по протоптанным дорожкам никогда не будут ходить люди, которых она любила.