– Спасибо, милый, это фантастика!
– Мэри, ты брось! Мне это жутко не понравилось в мастерской!
– Что, милый?
– Когда обнимаю тебя, ты левой рукою снимаешь с меня трусы или майку. Что за дела?
– Но, если мне…
– Двумя руками, Мэри!
– А-ха-ха! (Оба засмеялись.) Ты опять шутишь!
Она была счастлива.
– Твой Дед был великим художником?
– Мэри, в России про всех художников, живых и почивших, говорят – он есть великий Художник, в настоящем времени.
– А белый большой ящик в мастерской – это что?
– Гроб.
– Что? (У Мэри шок). Чей гроб? Твоего Деда? Мне страшно!
– Это мой гроб, белый, праздничный. Чего? Ты боишься его?
– Твой? Мне дурно.
– Да, это мой, я не боюсь умереть! Собственную смерть не осознать. А внутри моего гроба последний сценарий и подушка лежит, я там молюсь.
– Что? К-ка-кой сценарий?
– Кх, кхм, ха-ха. Моих похорон, кто будет гроб нести (впереди и позади), где хоронить, что говорить на поминках, выбрал распорядителя и какой будет крест. Я всё расписал – за похороны не волнуюсь, готов умереть. Но сегодня я очень счастливый, как и вчера, как буду и завтра. А если серьёзно – иногда в гробу я молюсь по утрам и с Господом разговариваю. Знаешь ли? Там, в гробу, очень пусто, только четыре стены, и нет ничего: ни денег, ни машины, ни дома, ни зависти, ни доброты. Там ни деньги мне не нужны, ни заслуги. Ты один и смотришь вверх. И только мысли вслух и разговор с Господом Богом. Я сосредотачиваюсь и Ему говорю, и Он мне отвечает. Когда молюсь, то уже чувствую, каким будет день – светлым или трудным. И молюсь ещё усердней, чтоб в трудностях Бог мне помог и не оставил меня.
М-м? Мэри, а ты музыкант?
– Я умею играть на рояле.
– Так вот я скажу тебе, а ты позже поймёшь глубокую мысль: гробы – это ударный инструмент.
– О-о, Господи! Мамма мия! Милый, ты очень странный и ненормальный, я не понимаю тебя! Ты пугаешь меня?
– Позже поймёшь. А в моём белом гробу и подушечка есть из гречневой шелухи. Нормально так полежать.
– О-нет, и нет, тебе явно пора роман сочинять, ты мне его обещал!
– Обещал – напишу.
– А ты не забыл – роман должен прославить меня, и я заработаю 100 миллионов?
– Ха-ха-ха! Для этого мне нужна ты.
– Я? Да, я уже твоя, вся! И я твой агент. Да-а-а!
– Я буду говорить с тобой, смотреть на тебя, и тогда через десять дней тема романа возникнет в моей голове. Мне нужен душевный толчок, чтобы понять, что рождается в голове, что печатать, а что выкинуть прочь.
– Я согласна! Ты первый начинай – говори свои мысли…
Глава 4
Гвозди Юродивого
И тут в калитку постучали – Бамс! Бамс!
Поэт вышел на улицу, а Мэри остановилась в открытой калитке. На улице стоял церковный сторож лет тридцати, огромного роста, с серьгой в ухе и крестом на груди, со страшным шрамом на заросшем лице – местный Юродивый, ради-Христа собирающий милость. Он приехал на велосипеде, уважительно поздоровался с Поэтом за руку и передал ему листок «За здравие». Поэт увидел в списке имена двух младенцев с фамилиями прихожан. Юродивый указал на листки, что передал, и сказал:
– Господи, помилуй их.
Поэт кивнул:
– Спаси, Господи! (Положил листок в карман, а в ответ отдал другой, в котором тоже были детские имена.) Юра, а это список детей из онкобольницы. Ты, когда к Серёже пойдёшь, передай… Тоже дети, как он – пусть помолится. И Серёжа, и я, и ты вместе за больных детей будем молиться.
– Конечно, будем, в реке нет тропинок, одна дорога для всех, куда ты, туда я за тобой и Серёня со мной.
Юродивый достал пакетик, заботливо положил туда листок и спрятал в карман. Поэт посмотрел на него:
– Да, Юродивый, вместе будем молиться. (Пошёл мелкий дождь, они не замечали его.)