– У меня чашки подходят всем: и правшам, и левшам.

– Это хорошо. Я буду готовить, мы, итальянки, помешаны на вкусной и красивой еде, я знаю сотни рецептов. А у меня в Лондоне есть всё для левшей! Вот, я крутая, как Леонардо да Винчи! У меня есть правая и левая ручка, и я могу рисовать и писать два письма одновременно, левой и правой рукой. Зеркально!

– А-ха-ха! А зачем два письма одновременно зеркально?

– Да я обожаю дурачиться! М-м, а что?

– Ха-ха, я тебя такую люблю.

Вечером Мэри, голая, завернувшись в одеяло с огромным шлейфом, выходила на террасу покурить, и, глядя на городок на холмах, сказала Поэту:

– Так ты здесь живёшь и мечтаешь? Хаоса мало.

Поэт был очаровал Мэри, завёрнутой в его огромное разноцветное одеяло, он смотрел на неё, открыв от восхищения рот.

– Да, я пишу здесь стихи.

– Мило здесь, тихо, и много старины, я думала, будет хуже.

– Что хуже?

– Что я увижу твой кабинет поэта, похожий на мастерскую Френсиса Бекона, но оказалось всё прилично, добротно и строго. Только не убрано, и везде пыль.

– Какая пыль? Мэри, берёшь тряпку и вытираешь, и не надо меня тыкать в пыль!

– Ха-ха.

– Тебя смущает тишина Тарусы?

– О да! Я привыкла к шуму Милана и к полному хаосу Рима, их вечному хаосу дня.

– Мэри, а ты добрая?

– Это к чему?

– Людей делю не по цвету кожи и национальности, а на плохих и хороших.

– Я очень хорошая. Я была волонтёром в Нью-Йорке.

– Волонтёром?

– Да, волонтёром – гидом на выставках. Студенткой сопровождала слепых и полуслепых инвалидов, рассказывала об экспозиции. Самое трудное – это рассказывать о цвете картин и скульптур, а самое лёгкое – проводить в туалет или в кафе. Вопросы будут ещё?

– Нет вопросов, оставайся со мной.

– Решено, я остаюсь! (И махнула загадочно своей сигареткой на всю округу). Я наведу здесь порядок и беспорядок великолепного хаоса.

– Великолепный хаос?

– Ага!

Уром Поэт помолился и пошёл в Храм на службу, и вместе с диаконом со ступени амвона пел «Символ Веры» народу.

По пути домой из храма он встретил Злую тётку (бывшую кондукторшу), которая перегородила ему дорогу:

– Стой! Постой, тебе говорю! Ты чего это, Поэт, моему сыну наговорил?! Как ты смел?

– Хм, он сам пришёл вместе с женой, сказал, что проблемы, и молиться просил за него.

– И что ты ему сказал?!

– В храм сходить, в грехах исповедоваться, причаститься и к счастью идти без тебя.

– Без меня?! Придурок, не подходи к нему! Тебя половина Тарусы не любит!

– Воры, крохоборы и лодыри? И завистники такие, как ты? А-ха-ха! И слава Богу.

– А?

– Другая половина любит меня. Твой сын пришёл ко мне, я не звал его. Они с женой долго стучал в калитку мою, и звали, кричали, и пили чай на кухне, и разговаривали. А знаешь, в чём причина его несчастья? Это ты, дура, ты, Злая тётка. Ради «своего спокойствия» ты задёргала сына с невесткой – не так живёте, не так экономите, не то покупаете! И жену сына ты тоже замучила вусмерть. Они уже боятся тебя! Ты хоть раз на дню говоришь сыну или невестке, что любишь его и её?

– А разве непонятно – я сына очень люблю, всё делаю для него! Я-ж-мать!

– Ты Злая, глубоко несчастная и больная Тётка, с ложным девизом «Я знаю жизнь, я знаю, как лучше, я всё делаю для сына». Ты никогда не говоришь сыну «люблю», но каждый день с особой жестокостью и упорством манипулируешь им – отцом своих внуков. Ты сделала его глубоко несчастным. Великий грех берёшь на себя – манипулировать и гнобить сына не ради счастья его, а ради удовольствия власти над ним и своего спокойствия. Господи! Слепая слепого в яму ведёт. Бесполезно с тобой говорить. Бежать ему надо с семьёй из твоего дома, бежать! И жить отдельно, хозяином, но ты, Злая тётка, и тогда достанешь его.