– Ладно, Старик, ты не плакай, Бог любит тебя – заберёт, готовься. Старик!

– А?

– Покойна ли душа твоя?! Не боишься чего в смертный час или ночью один?

– Жажду разрешиться я от старой жизни, скорее преставиться.

– Каждый сам за себя ответит Ему! Предстанешь ещё.

– Я готов! Хоть сейчас!

– Это хорошо. Немного осталось, Старик, закончишь подвиг терпения и радости, отойдёшь в вечность. Смерти боишься? С косой придёт страшная! А?

– Я буду хохотать ей в лицо! Хохотать! Ха-ха-ха! Я в этой жизни столько начудил и ошибок наделал, что без хохота никак мне нельзя вспоминать! Комедию можно написать. Я правда, я готов смерть увидеть! Я её не боюсь! Слава Богу, дал мне красиво пожить!

– Молодец! Вот молодец – настоящий боец! Старая школа!

– Да! Буду смеяться!

– Настоящий боец, не сдрейфил. Но нам пора, э-э, нам ещё жить. Старик, пошли мы.

– Куда?

– Весь день на ногах! За милостью Божией по снегам ходили. Сильно продрогли и есть хочется.

– Юродивый, стой же! Ко мне Рита приходила, уколы сделала, полы помыла, большой пирог принесла, я стихи ей читал. Как я забыл! Там пирог, там целый противень, возьмите половину, он освящённый, а мне не доесть. Возьми, пирог на столе, угощайтесь… Я, правда, очень рад, что пришли, хороший знак.

– Что так?

– Значит, сегодня помру или в воскресение? А если не умру – приходите после службы, расскажите мне. Мне поговорить хочется… Возьмите пирог! Там пирог, там!

Юродивый с радостью аккуратно разломил большой пирог на две части:

– Спасибо, Старик.

– Заходите, не бросайте меня одного. (Старик закрыл глаза и старческим голосом начал читать молитвы.) Господи, я бы хотел летать в раю. Господи, чистое сердце во мне сотвори… Поэт, а Поэт?

– М-м?

– Тебя все сильно любят, и я тебя люблю! Прошу, молись за меня.

Поэт подошёл ближе к кровати больного, со всей серьёзностью перекрестил полуслепого Старика и мысленно молитву над ним сотворил: «Молю… Ныне же, Владыко, отпусти Старика, раба Твоего православного верного, по слову моему и по Твоей милости и воле, Господи Боже, с миром из жизни его. Умоляю Тебя, возьми его в рай… Аминь». Поэт наклонился и поцеловал Старика в лоб и еле слышно шепнул губами: «Сегодня». Старик закрыл полуслепые глаза и улыбнулся улыбкой счастливого ребёнка, и лицо его просияло с твёрдой верой, а больше ему ничего и не надо было. Юродивый молился на иконы Старика:

– Богородице Дева, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобою, благословенна ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших. (И запел красиво Юродивый.) О, Величит душа моя Господа, и возрадовался дух мой о Боже Спасе Моем. Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу, Тебя величаем…

Друзья вышли с большим пирогом от Старика и направились в центр, а полуживой Старик дома в постели радостно, громко читал наизусть стихи и напоследок рассказывал свою жизнь этому миру. Он рассказывал пустым стенам, и ему казалось, что его непременно слышит Бог, его слышат Поэт и Юродивый, слышат все, кого он любит на фотографиях на стене, старший сын с внуком, и дочь, и далее все. Казалось ему, что слова проходят через стены и летят далеко, к тем, кого он любил, ещё любит и ждёт. За окном бушевала вьюга, а Старик и дальше по памяти читал им стихи, забывал, запинался, перескакивал, и снова с трудом читал уже хриплым старческим голосом стихи любимого Бродского, и протягивал руку кому-то: