Суд водителей оказался строже. Машины, автобусы запрудили и мост, подъезд в нему и голосили клаксонами кто во что горазд. Активистка возвысила голос и Трубадур стал отчетливо разбирать каждое ее слово. «Либо в ее горло встроен мегафон, либо шесть жизней подряд она состояла на службе массовиком-затейником и еще лет эдак «надцать» прапорщиком в стройбате», – поразился он прорвавшейся мощи.

– Товарищи шоферы, проявите гражданскую сознательность! Уважайте пешеходов! Они заслуживают лучшего!

Скрытый от понимания смысл ее последней фразы не мог не повергнуть в смятение автовладельцев и просто людей за рулем. Тех, кто ее услышал. Трубадур принял сказанное на свой счет и признал, что при всем иезуитском старании не сумел бы так походя и изящно унизить. Поистине незаурядная женщина.

– Мост может рухнуть! – бросил кто-то находчивый в автомобильный затор.

– А у меня маршрут! – вывесил из распахнутой двери дородное тело водитель автобуса.

– А у меня люди! – парировала активистка. – Проявите сознательность!

Сознательность водителя автобуса тут же и проявилось – даже небо зарделось пурпурным. Впрочем, двери в салон он все же открыл, запитав улицу свежей порцией разных эмоций. Сам же покинул кабину уже целиком и привалился спиной к тупой морде автобуса, словно у отца поддержку искал. Активистка не умела читать по губам, но поглядывала в его сторону опасливо. Судя по тому, что машины по одной стали разворачиваться, и новых не прибывало – где-то там в конце моста свой неравнодушный принялся перенаправлять транспорт на новый мост, в объезд. Мост тоже стал разгружаться в результате стихийно сложившейся формуле: пять-шесть человек перешли дорогу – пять-шесть машин проехали.

– Случись ей вот так же действовать в Москве… скажем, на Большом Каменном, в дни народных гуляний, то при столкновении двух потоков наверняка возникли бы затор и сумятица, – разъяснил Трубадур причину возникшей тогда обеспокоенности. При этом посмаковал на языке последнее слово – «сумятица», так оно ему понравилось. – Это свидетельствует о чем? Правильно: захолустье больше склонно к самоорганизации, чем мегаполисы. Уповать следует на захолустья. Вот такая почти революционная мысль, и уж точно крамола сложилась в моей голове, посаженной на голое тело.

…Трубадур вновь посмотрел на женщину, и ему вдруг пришло в голову: «Может, она и в Москве-то никогда не была?» В общем, недоработку решено было не замечать: «Здорово все же, что такие люди встречаются в небольших городах» В Москве своих регулировщиков пруд пруди…»

Город действительно был мал. Городок. По другому его жители между собой и не называли. Несколько районов по обе стороны реки да мост, будто подарок роскошного Ленинграда российской глубинке, как ни посмотри – главная достопримечательность. Был еще один мост – новый, невзрачный, по нему можно было только спешить, и горожане его не любили. Добираться до него оказывалось тоже не с руки. Видимо, когда проектировали, был один план развития города, потом планы поменяли, а мост уже сдан… На новом мосту Трубадур ни за что не встал бы – не тот уровень.

На одном берегу реки – исторический центр, городские власти, два института, чуть дальше – фабрики, заводы. На другом – новостройки жилых кварталов, общежития, конторы всяческие, разнокалиберные учреждения, не претендующие, по собственной незначительности, ни на бывшую дворянскую, ни даже на мещанскую малоэтажность. Несмотря на это, жилье конторским всегда выделяли «через речку», то есть рядом с высоким начальством. Вряд ли во всем этом таился глубокий смысл или стратегический замысел. С другой стороны, кто знает, какой только дичью не занимались в те стародавние времена бесчисленные НИИ. Может, и защитил какой достойный муж диссертацию по теме «Дополнительная мотивация административной активности путем приближения к ж… руководителей». Имея ввиду жилищные условия, разумеется. Было такое, не было, только сложилось, можно сказать, исторически, что на одну сторону реки перебирались в конце дня фабрично-заводские рабочие и студенты, а на другую – мелкой и средней руки служащие. Именно они, задержавшиеся на службе, и стали в тот день теми самыми – редкими «неправильными».