Направляюсь за ней к стойке администратора, слежу, как она с детьми выходит на улицу, а сам приближаюсь к окнам.

– Адам Альбертович, может, кофе? – заигрывает Ася, а я сторонюсь ее, словно прокаженную. Где чертов Рома? Пусть ошейник на свою бабу наденет. С шипами. И намордник.

Отмахиваюсь, как от назойливой мухи, и в непонятном ступоре наблюдаю за Агатой. Она устраивает тройняшек на заднем сиденье своего автомобиля, пристегивает в автокреслах. Проверив ремни, сама занимает водительское место.

Действительно, сильная и независимая. А еще одинокая. Нет никакого богатого покровителя. Значит, никто не будет отвлекать ее от поисков моего сына.

И от меня не защитит.

– Адам? – зовет друг. Как почувствовал, что на меня его Ася покушалась.

– Ты мне абонемент предлагал? – ухмыляюсь, с трудом отрываясь от Агаты. Нащупываю ее визитку в кармане. Нужно отрезать чертовке любые пути отступления. – Оформляй. Мне пригодится. Кажется, я вляпался в долгую историю.

Агата

Выключаю душ, но вода продолжает стекать по моим длинным густым волосам и тяжелыми каплями барабанить по дну кабинки. Смаргиваю влагу с ресниц, нехотя открываю глаза и провожу ладонью по запотевшему зеркалу. Стираю испарину, чтобы взглянуть на свое отражение.

Рваный вдох – и закашливаюсь от попавшей в легкие воды.

В ванной и в моей комнате специально установлены зеркала в пол. Чтобы видеть каждый изъян и работать над собой. Распотрошенная, истерзанная внутри, я бережно храню внешнюю оболочку. Ради себя.

Кончиками пальцев касаюсь плоского животика. Провожу по светлым следам, оставшимся после растяжек. Сейчас они практически незаметны. Ухмыляюсь, вспоминая период беременности. Необъятный живот, с которым я едва дышала на последних сроках, отекшие ноги, слабое облегчение после появления чертят на свет, которое сменилось болью и страхом за крошечных, слабых малышей.

Бессонные ночи и дикие переживания быстро забрали лишние килограммы. Высушили меня, превратив в приведение. А, спустя время, адские физические нагрузки дома и в зале помогли вернуть форму. И даже усовершенствовать.

Указательным пальцем веду по татуировке, что протянулась от косточки до косточки и спрятала шрам после кесарева. Глупая материнская улыбка слетает с лица, как только я нащупываю уплотнение. Там, где шов наложился на старый рубец. Слишком болезненные ассоциации, даже спустя восемь лет после предательства. Видимые раны затянулись, но душевные – кровоточат.

Срываю халат с вешалки и яростно укутываюсь в него.

– Ты рано встала. Какие-то дела сегодня? – окликает меня мама на лестнице.

Оглядываюсь и окидываю её теплым взглядом. Стоит, оперевшись плечом о косяк двери, с чашкой с кофе в руке. А сама полностью собрана, облачена в летнее платье, которое на работе сменит на медицинский костюм. Волосы цвета горького шоколада собраны в аккуратную прическу, что спрячется под врачебным колпаком. Но это будет позже. А сейчас передо мной уютная, добрая, любимая мамочка. Человек, благодаря которому я не сошла с ума восемь лет назад.

– Да. Разбудила? – чмокаю ее в щеку, наклоняюсь и делаю глоток кофе. – Я няню уволила, – хмыкаю невозмутимо.

– Опять? – дергается мама и расплескивает содержимое кружки. – Агентство не напасется кадров на наших чертят, – качает головой. – Что на этот раз?

– Васька с ней чуть под машину не попала, – выпаливаю я и тут же жалею об этом, потому что родительница становится белее стены. – Но все в порядке, не волнуйся. Я решила попробовать их в частный детский сад определить. Там настоящие педагоги работают все-таки, а не какие-то непутевые девчонки после курсов.