– Я, вообще-то, наоборот. Цепляюсь всеми лапками, чтобы не ухнуть в эту дыру.

– Не рухнешь. Мы – две половинки ключа: я знаю – как, ты знаешь – где. Вдвоём мы сумеем туда вломиться.

Он какое-то время продолжал буравить Марью взглядом, потом расслабился, откинулся на спинку стула и стал нормальным.

«Обычный парень, и не скажешь, что шизофреник. А то и вовсе маньяк.»

– Я давил на тебя, как только мог. Думаю, пора заканчивать.

– Наконец-то!

Марья фыркнула, маскируя лёгкое разочарование.

«Посмотрим, спросит ли он телефон. Последнее испытание, так сказать.»

Незнакомец не стал спрашивать телефон. Он положил на стол купюру, рядом с ней – клочок бумаги, встал, и, не прощаясь, вышел.

Марья сграбастала бумажку. На ней, грубым и стремительным почерком, был написан номер мобильного. Чуть ниже стояла приписка: «Медиатор». Ещё ниже, совсем мелкими буквами, значилось: «Звони, когда станет хуже».

– Вот идиот.

Официантка проводила девушку взглядом, полным житейской мудрости.

***

Марья открыла глаза. С потолка на неё смотрел огромный белесый глаз. Он был совершенно реален: чёрный провал зрачка, водянистая радужка, ниточки кровеносных сосудов и влажный блеск. Только размер – как у широкоэкранного телевизора.

Некоторое время она моргала, надеясь, что глаз исчезнет, но тот оставался на месте, всё так же внимательно пялясь вниз. Тогда Марья заплакала – горячо и горько, до подбородка натянув одеяло. От жалости к себе, от страха, от чувства дикой несправедливости. От того, что сходит с ума. От того, что рано или поздно придётся делать инъекции, и они превратят её в тупой овощ. Слёзы, прорвав плотину самоконтроля, текли нескончаемым потоком, скатывались по щекам на подушку и размывали взгляд. Она потёрла лицо краем одеяла, боясь потерять страшный глаз из виду, но тот, будто удовлетворённый мучениями жертвы, исчез.

Прогноз давешнего шизофреника сбывался с пугающей скоростью. Прошло всего несколько дней, но как за это время изменилась привычная жизнь! Видения теперь вторгались в поле зрения не от случая к случаю, а настырно и регулярно – дошло до того, что Марья стала избегать взглядов по сторонам, где почти наверняка можно было заметить не принадлежащие реальному миру вещи. И что хуже всего – большая часть этих вещей имела постоянное местоположение в пространстве. Башня, сложенная из гладких серых камней, увитая, как плющом, сразу несколькими лестницами без перил, обосновалась возле ближайшего книжного магазина. Видно её было не всегда, но уж если башня возникала – то на том самом месте. Марья пыталась пройти сквозь неё, но чем ближе подходила, тем прозрачней становилась иллюзия, пока не растворялась совсем. Однако стоило отойти дальше – и вот она, целая, до жути реальная, заслоняющая многоэтажку позади себя. Впрочем, совсем, на сто процентов настоящей, башня тоже не выглядела: она не отбрасывала тени, а пятна света на её поверхности не соответствовали положению солнца в небе.

«Словно объект из виртуальной реальности, спроецированный мне в глаза.»

На клумбе, за которой ухаживали бабушки из Марьиного дома, обосновался мрачный металлический сад. Вид бабушек, ковыряющихся в земле среди гнутых, разветвляющихся, ржавых и блестящих металлических стержней, прутьев и шипов, отдавал комическим ужасом. Привычка выглядывать в окно очень быстро сошла на нет – вслед за привычкой крутить головой.

«Скоро меня собъёт машина и всё закончится.»

Суицидальные мысли уже не пугали так сильно, как прежде. До осознанного ухода из жизни оставалось ещё далеко, но Марья отчётливо видела, как меняется внутри неё отношение к данному способу решения всех проблем. Медленно, со скрипом, против воли – и всё-таки меняется. Ежедневная пытка врастающими в реальность галлюцинациями подтачивала нерушимое когда-то табу.