Потом играли в футбол, с Мишкиной сестрой Иркой, или сидели на продавленном диване в темном сарае, где мастерили что-нибудь, например, делали фальшивые деньги из этикеток от «Розового портвейна».

Случались и беды. Так добрейший средний брат Сергей поступил работать поваром в закрытый пищеблок совхоза «Горки 10» и очень быстро спился, буквально потеряв человеческий облик.

Но детство бед не знает, и мы продолжали радоваться жизни: ходили купаться на речку Лапинку вместе с девчонками, играли в индейцев, вооружаясь деревянными ружьями и самодельными луками, катались на «тарзанке», ловили бабочек, собирали грибы, зачем-то гоняли худых колхозных коров, жгли костры, строили шалаши, бегали босяком по лужам, ездили в Перхушково в кино. Мы даже влюблены были оба в одну девочку, – Асю.

Прошелестели как желтые листья вольные детские лета…

Попав в армию, Мишка угодил в Афганистан. А может, попросился туда добровольно.

Слава Богу, вернулся домой целым и невредимым. Это была наша последняя встреча. Вскоре Сулимовы куда-то переехали, и мы потеряли друг друга.

Я влюбился в нее во сне. Она жила на даче напротив и позвала меня играть в бадминтон. От быстрого мелькания зеленого платьица сладко кружилась голова. Ночью Ася мне приснилась и произошла, как писал Стендаль в книге «О любви» кристаллизация. Надежно так произошла – лет на девять. Осень, зиму, весну – я томился, скучал и ненавидел разлучницу-школу. Летом я любил Асю. Интересно, что в этой любви почти не было ничего сексуального, слепое обожание.

Огромные янтарные глаза, алый рот, каштановые кудри до плеч. Глаза светились в темноте, как у зверюшки. Еще от нее удивительно пахло: цедрой, корицей, горьким миндалем, розами. Как сказал бы сейчас какой-нибудь идиот из глянцевого журнала «пахло молодыми гормонами». Когда мы играли в жмурки, ее легко было найти по аромату.

Она была тихоня и трусишка. Она боялась лягушек, собак, коров. Приходилось гонять земноводных и кидаться в пугливых колхозных коров, которые Асю почему-то любили, мелкими камушками.

В небе горела маленькая красная точка. Это был Асин воздушный змей, украшенный изображением Микки Мауса. Когда он приземлился прямехонько на березу, я очень пожалел, что плохо лазаю по деревьям.

На следующий день Ася обедала у нас. Она съела бульон с манкой и, извинившись, сообщила, что больше не может, она объелась. А я съел котлету с молодой картошечкой и укропом. Потом мы долго играли в Джунгли, оккупировав хозяйские кусты сирени. Нам помогал мой любимый плюшевый медведь Желток. Ели дефицитную воблу. Асе, естественно досталась спинка и икра, а мне голова и ребра. До одури и головокружения качались в Асином дворе на веревочных качелях.

«Я качался в далеком саду

На простой деревянной качели.

И высокие, темные ели

Вспоминаю в туманном бреду…»

Я любил смотреть в папин геологический бинокль на Асин балкон. Иногда она выходила на него, непременно в розовом платье. В голове рождались очень плохие стихи:

Девочка в розовом платье,

Розы живой лепесток…

Дальше не получалось…

Ну ладно…

Это все останется в веках,

Мальчик с книжкой Диккенса в руках,

В девочку соседскую влюбленный…

И еще:

Стемнеет, и в Ее саду

Зажгутся ласковые окна,

И ливня липкие волокна

Змеясь, по стеклам поползут…

Главным праздником лета, примирявшим меня с неминуемой разлукой, был Асин день рождения в конце августа. Я дарил ей конфеты, жвачку, собственные рисунки и комиксы про Дональда Дака. Ася краснела, кокетливо поправляла очаровательный беретик, и спрашивала, указывая на нарисованные мною цветы: «Это мак?» На дне рождения было все: и торт, и апельсины и жмурки, играя в кои, я ловил только Асю, и самодельные фейерверки и китайские ракеты. Меня очень любил Асин младший брат Костя. «Старшая сестра подавляет!» – жаловался мне он. «Ну, у тебя очень хорошая старшая сестра!» – отвечал я. Играли в жмурки, поймав Асю, я попытался ее обнять. «Ну что ты вцепился!» – зашипела она. «Извини…» – испуганно ответил я и разжал руки.