На следующий день меня вызвали к начальству на доклад по этому случаю. Я, собираясь доложить о произошедшем ЧП, стоял перед командиром роты капитаном Стасовым в военной форме, внутренне готовый к очередной дежурной выволочке. Стасов слыл мужиком хоть и крутым, но справедливым. И единственное, что могло сделать его неуправляемым, – регулярные запои, которые тщательно покрывал его закадычный друг, дежурный заместитель коменданта объекта майор Лемешев. Кстати, это был тот самый майор, которого я встретил в свою первую, «экскурсионную» поездку у КПП и который, разоравшись, не дал нам с «фашистом» доиграть ту глупую мальчишескую игру с прикуриванием.

Плотная фигура Стасова и грубые черты его лица дополняли образ служаки, который потом, кровью и долгими годами тяжелой службы добивался того, что имел на сегодняшний день.

Капитаном Стасов стал по злой иронии судьбы. Бывший подполковник, он был разжалован до капитана из-за своих запоев во время несения боевого дежурства и за неуважительное отношение к высшему командному составу. До этого Стасов занимал высокую должность зам. командира полка по полит. части, но после всех его злоключений был понижен в должности до командира роты.

Когда у Стасова начинался запой, на вышках караулов все приходило в движение. Раз в месяц совершенно трезвый Стасов, заступая начальником караула, начинал поглощать неимоверное количество браги, которая хранилась вдали от глаз начальства, на чердаке караульного помещения. В тот же вечер все караульные и часовые, зная, как несет свое «боевое дежурство» капитан, старались редко попадаться ему на глаза, а если уж такое случалось, то моментально выполняли все его приказания.

В это время часовые КПП прятались подальше за укрытия, так как Стасов ночью выходил «на охоту». Охотничьи инстинкты капитана проявлялись весьма своеобразно – будучи когда – то снайпером он, пьяный вдрызг, поднимался на ближайшую сопку и начинал палить по тускло мерцающим фонарям КПП из «калашникова». Даже в таком состоянии и из такого оружия Стасов умудрялся попадать в цель.

Утром, проклинающий на чем свет стоит своего кореша, Лемешев угрюмо доставал заранее припасенные лампочки, раздавал часовым, чтобы те вкрутили их на место, и никто из вышестоящего начальства случайно не заметил того, что натворил его друг. Потом он шел домой к Стасову, который каялся, клялся и божился, что больше капли в рот не возьмет. Вот такой был капитан Стасов, которого ласково и уважительно называли в солдатской среде «батей».

– Ну что, капитан, не углядел. Сидишь себе в караулке, чаи попиваешь, а у тебя под носом друг друга убивают! – «Батя» тяжелым взглядом смотрел на меня, ожидая реакции на сказанное.

– Виноват, товарищ капитан! Но при первом же предупреждении оператора «тревожная группа» вместе со мной вышла на периметр…

– А мне насрать – при первом или при втором! Превратили армию в дерьмо на палочке! Да за такое в наше время имели, как худых свиней! … – орал в сердцах «батя», а у меня отлегло от сердца. Если Стасов перешел на отвлеченные темы дисциплины и «ихних дней», это означало, что я вызван для проформы.

Я стоял и слушал отборнейший мат на тему зеленых салаг и их поведения.

– Ладно, капитан, хрен с ним, со всем этим – просто пацана жалко, ведь так и не понял, что натворил, салага херов. – Стасов устало взглянул на меня. – Сейчас придет старший лейтенант. Вместе с ним проведешь разъяснительную работу среди служащих. Кропиленко! Лебедя сюда!

Дверь открылась, и в кабинет к Стасову вошел мой знакомый Константин.

– Знакомьтесь! Капитан Степан Карташов, – Стасов церемонно указал рукой на меня, потом кивнул в сторону Кости, – Лейтенант Лебедь. Доложите о результатах работы лично мне. Свободны. … Оба!