Ганс без промедления исполнил волю товарища и подошел к входу.

–Может, учуял чего? – дернулся он к занавеске, которая прикрывала окно входной двери.

–Стой! – подбежал к нему Портной и ударил по руке.

–Ты чего? Больно же! – потирая место удара, возмутился тот.

Рыжий снова залаял. Портной прижал его к себе, успокаивая его и поглаживая по голове. Пес перестал лаять, но продолжал озабоченно поскуливать.

–Там кто-то есть, – прошептал Портной.

–Где есть? О чем это ты? – развел руками Ганс.

–За дверью, балбес! Тащи одеяло! Быстро! Рыжий так не успокоится, – поторопил он друга. – Неугомонный пес, – переключился он на животное. Пес вновь собирался завести свою громкую предупреждающую песнь.

Ланге быстро притащил плед и накрыл им собаку. Тот, наконец, притих. Но тишина оказалась лживой мерзавкой, приласкавшей их слух лишь на мгновение. Ведь через миг ее сладкий шепот сменился утробным рычанием, отразившимся в дребезжании стен и металлических генераторов. Это было похоже на отголоски низкомагнитудных толчков или же движение каравана, состоящее из тяжелого гусеничного транспорта. Затем беспокойный рокот стих. Но это был не конец. В следующий момент за окном вдруг послышалось шуршанье и хруст снега, сминающегося под чьей-то уверенной поступью. Некто, находящийся снаружи в самый разгар бури, смахнул налипший на окне снег и прислонился к стеклу, пытаясь вглядеться в темноту. Сквозь едва просвечивающуюся мешковатую ткань было видно силуэт человека, прикрывающего уличный сумеречный свет своим могучим телом в толстой зимней экипировке.

–Может, это какие спасатели? – прошептал Ланге.

–Черта с два! – выдал Портной. – Они могут быть кем угодно. Мы не станем этого выяснять, ясно?

Друзья знали, что этот новый мир полон опасностей со стороны как диких зверей, так и людей. И если животное просто пытается найти себе пищу, чтобы выжить, то человек не упустит возможности воспользоваться всеми благами анархии и просто насладиться безнаказанностью, просто так, ради забавы ненадолго слететь с катушек. Отторжение каких бы то ни было норм, мародерство, тяга к жестокости, саморасправе и другие отголоски неконтролируемой социопатии процветали в полной мере. Они, словно чума, преследующая кризис, распространялись с бешеной скоростью, развивались и трансформировались в невообразимые формы – гибриды глупости и жестокости.

«Что ты тут высматриваешь, брат?» – послышался из-за двери глухой, грубый мужской голос, произнесенный будто кем-то в противогазе. Человек, вглядывающийся в окно, повернулся к обратившемуся к нему мужчине и ответил: «Да черт его знает, брат!.. Может, от бури уже крышу сносит. Показалось, что лай собачий слышал!» – добавил он и вновь прислонился к окну. «А ну, дай-ка я гляну», – поменялись местами неизвестные. Второй на секунду прислонился к окну, затем несколько раз подергал ручку двери и сказал: «Странно! Я же лично проверял это место перед тем, как отправиться на восток. Дверь была открытой. Мы ведь не оставляем их запертыми, верно?.. Нам же не нужно, чтобы сюда кто-то вернулся? – задал наводящий вопрос второй. Первый, вероятно, одобрительно кивнул. – Вот и я так думаю, – продолжил тот. – Да и ладно. От ветра, наверное, захлопнулась. Вряд ли собака умеет замыкаться изнутри! – расхохотался он. – Ты давай, это, поставь нашу метку – и погнали дальше. Впереди еще много таких загонов с собаками!» – злобно проговорил он. Тот, который первым заинтересовался убежищем, открыл банку с краской, болтающуюся на поясе. Под днищем жестяной банки находился отсек с отверстиями, где устанавливалась горящая спиртовка, разогревающая черно-красную смесь. Открутив крышку, он вынул плавающую в краске кисточку и начертил на окне круг с двумя горизонтальными полосками. Капли горячей смеси, стекающей по окну, быстро поддались холоду и застыли, оставив зловещий оттиск не только на поверхности стекла, но и в душе друзей, прячущихся по другую сторону двери.