– Похож?

– Похож!

– Точно он!

– А, вроде, и не он.

– Да нет. Он! Точно!

– Нет, не похож.

– А, я говорю похож!

– Нет, мужики, не похож. Форма черепа другая.

После, того, как переходили к следующему, обладатель счастливой формы черепа, хватался рукой за грудь, придерживая рвущееся наружу сердце, и жадно хватал ртом воздух.

На пятом или шестом проверяемом, внизу рвануло. Не очень громко, но капитально. Так, что затряслись стены здания.

По женским камерам, покатился заунывный старушечий вой, вперемежку с призывами к царю небесному.

– Вова! – Заулыбались омоновцы.

– Во, дает парень!

– Молоток – ничего не скажешь!

Поскольку паника в камерах не прекращалась, один из бойцов заглянул в глазок самой шумной.

– Ну, ничего себе! – Присвистнул он.

Внизу, капитан Злыдник, с удовольствием разглядывал образовавшийся, на месте двери, кабинета начальника изолятора, аккуратный проем.

Сама железная дверь плашмя рухнула внутрь кабинета, слегка задев край начальственного стола, который, край, а не весь стол, после контакта, превратился в щепки.

За плечом капитана, тяжело вздыхал Судзиловский.

Ободряюще похлопав дежурного по плечу, Злыдник, с восторгом, пожал руку саперу.

– Вот, это – работа! Вот, это – я понимаю!

Вова смущенно улыбался и, даже чуточку покраснел.

Тут, в руках у Злыдника, голосом майора Синяговского, заговорила рация:

– Ваня, ответь. Слышишь меня?

– Слышу, слышу!

– Поднимись на четвертый этаж, покажу что-то.

Когда капитан поднялся, на четвертый этаж, омоновцы весело курили.

Синяговский, стоя у приоткрытой двери одной из камер, загадочно поманил его рукой.

Стоящий у него за спиной, прапорщик Глушеня, имел вид сильно озабоченного человека. Остановившийся взгляд и приоткрытый рот, говорили о сверхнормативном умственном напряжении.

– Чего – тут? – Спросил Злыдник.

Синяговский молча кивнул в камеру и посторонился.

– Так, так, так! – Выдохнул капитан. – И, как это понимать?

То, что предстало его глазам, никак не укладывалось в параметры исправительной системы.

Вместо узких окошек, под потолком, в помещении образовалось два дыры, через которые, можно было протиснуть слона. Строительные блоки еще кое-где держались, на местах, но совершенно четко обозначились квадратные проемы, похожие на обычные окна, в здании вольного стиля.

– Прямо – «Графские развалины». – Усмехнулся Синяговский.

– Чертовщина – какая-то! – Покрутил головой Злыдник. – Прапорщик, объясните, что это за порнография?

– Кабинеты здесь были, раньше. – Недружелюбно сказал Глушеня.

– Какие кабинеты, к чертовой матери? У меня дед в семидесятые здесь, на четвертом этаже, сидел! Точно, на четвертом, без вывода. – Сказал капитан уверенно.

– Это потом, значит, тут кабинеты сделали. – Сказал Глушеня. – Когда криминогенная обстановка, стала спокойной.

– А потом – что?

– Когда новую борьбу, с тунеядцами, начали – опять камеры оборудовали.

– Это уже при новом начальнике? Впрочем, неважно.

Злыдник проскользнул в камеру.

Разномастные старушки жались, к дальней стене и тихонько молились, глядя на зияющие в стене бреши. Капитан разулся, и влез на топчан. Потрогав один качающийся блок, вытолкнул его наружу. Взял кусок цемента, размял его пальцами и усмехнулся, очень зловеще.

Позже, покидая заведение, Злыдник, еще раз осмотрел четвертый этаж уже снизу. Здание выглядело, так, словно подверглось артиллерийскому обстрелу. В одном из проемов, была натянута веревка и на ней, жеманно трепеща на ветру, висели розовые женские панталоны, из знаменитой ватиновой коллекции советской эпохи.

Минут через пятнадцать, после того, как Злыдник спустился с четвертого этажа, у него зазвонил телефон. В это время, он, на скамейке, в тени высокого бетонного забора, мороженным и газированными напитками, успокаивал напуганных взрывом сестер Ермак.