– Хорошо, что есть лекарство, – ответил Слава, усевшись за стол.

Перед ним стоял чай и витаминные бутерброды.

– Надолго ли его хватит? – повернулась к нему мама в своем бессменном халате в желтый цветок.

В руке она держала идеально круглое яблоко насыщенно-зеленого цвета.

– А вдруг оно перестанет так хорошо действовать?

– Вот только не накликай, – попросил Слава.

Он отхлебнул терпкий чай и начал медленно жевать кусок бутерброда.

– Давай сходим в больницу, – продолжила мама, – вдруг они помогут?

– Ага, и почти навечно, на долгие сотни лет отведенной мне жизни, упекут в свою грязную клинику.

– Ну вот откуда ты знаешь! – Мама облокотилась о столешницу позади себя, чтобы было легче стоять.

Ее освещали солнечные лучи из окна и потолочный искусственный свет.

– Знаю и все, – бубнил сын с набитым ртом, запивая бутерброд горячим чаем.

– Ну а вдруг они смогут поставить тебя на ноги? Ты же не хочешь сотни лет провести в борьбе с такими внезапными приступами? Конечно, это редкий случай, но вдруг они смогут…

– Вот именно что редкий! Заберут меня на исследования, чтобы в будущем не создать новых таких, как я! А когда все выяснят и вскроют первопричины – утилизируют как бракованное изделие. И все, отжил свое…

– Но разве вечная жизнь на грани смерти лучше их возможной помощи? – Мама опустила голову и закрыла глаза.

– Любая жизнь лучше такой помощи!

– Но ведь должен быть выход, Слав. – Женщина подошла ближе к расстроившемуся сыну и взяла его холодный локоть своей теплой рукой.

Он не знал, что делать с лечением, но перспектива прославиться и сделать себе имя полезного для общества элемента была намного интереснее возможности расплавиться в клинике под сотнями генетических экспериментов во благо создаваемых новых людей.

– Ты помнишь, как я родился? – спросил он.

– Ну, конечно, это было двадцать пять лет назад… – начала было женщина.

– Не обманывай!

– Ну ладно, не помню! – смущенно сказала она, едва сдерживая волнение. – Ко мне ты попал только через год. Уже ел детскую пищу, пытался ходить, смешно мычал и всему удивлялся. Как сейчас это помню.

– А вот что было целый год перед этим, не помнит никто, – сказал Слава, налегая на свой энергетический завтрак.

– Почему никто? Есть же записи, нам с тобой обо всем рассказывали. О тебе постоянно заботились.

– Ага, пытались напечатать из углерода почти бессмертного покорителя космоса, – ухмыльнулся парень.

– Ну по крайней мере в тебе нет генов старения и смерти. Инженеры свое дело знают.

– Этот фабричный уход не сравнится с заботой биологической матери, – сказал Слава с грустью.

– Ты же знаешь, что я была неспособна иметь детей, – ответила женщина со слезами на глазах. – И мне предложили хороший вариант. Я полюбила тебя с первого взгляда. Ты видишь, как я тепло к тебе отношусь. Я не представляю, каково это иметь собственного сына, зато я отчетливо чувствую, что значит иметь тебя, это несравнимо для меня ни с чем другим в мире.

Она окончательно расплакалась, достав из халата платок и промакивая им лицо, свободной рукой все еще держа лежащий на столе локоть Славы. Он поднял свободную руку и тоже дотронулся до наполненных жизнью кончиков пальцев любящего его всем сердцем божьего создания. Нежное тепло перетекало между ними, согревая уставшего после безумной ночи парня. Стояла тишина, нарушаемая дыханием Славы и всхлипами женщины в желтом халате.

– Прости, мам, я не это имел ввиду, – наконец ответил он. – Конечно, я тебя тоже люблю и не могу представить никакого чувства, кроме этого. Я просто говорю, что инженерам и сиделкам на этих фабриках наплевать на людей, они просто делают свою работу. И если до их ведома дойдет этот мой недостаток, они сразу же упекут меня в клинику, превратят в лабораторную крысу, и когда найдут генный изъян, я перестану быть им нужен. И ты думаешь, они вернут меня обратно?