Даня лишь усмехнулся. Его к малолеткам никогда не тянуло.

Мы продолжили смотреть матч, но все мои мысли уже были далеки от игры. Я почему-то вспоминал, как Татка стояла под перекрестными взглядами друзей и краснела, и злился. На нее, на парней. И на себя тоже. В конце концов, классифицировав мои эмоции, как приступ братской любви и эгоизма, я успокоился.

Татка в этот вечер не выходила больше, даже в душ, словно чувствовала, что маячить не стоит, затаилась. И я постепенно пришел в себя.

Но потом, много позже, вспоминая этот вечер, я понял, что именно тогда все и изменилось.

И жизнь моя, нормальная, налаженная жизнь, полетела в ебеня со скоростью курьерского.

– Татка, не зли меня, а? Я ведь реально по жопе настучу! – раздражаюсь я на эту козу, вовремя вспоминая, что она, вообще-то, за свой ночной демарш еще нихера не получила, и собираясь этот момент исправить.

Ну и напряг свой перенаправить в более спокойное русло.

Вот вызверюсь на нее сейчас за гулянку с непонятными придурками среди ночи и купание в озере голышом, и стояк утихнет. Извращенец, ага.

Ну, я в курсе, если что.

– Ой, да пошел ты! – она, жопкой своей чувствуя неприятности и мою внезапную злость, тут же вспархивает и быстренько топает к подъезду. – И не вздумай больше за мной следить! Надоел уже!

– Вот только тебя не спросил, чего мне делать! – ругаюсь я, но ответом мне служит только хлопанье двери. Показательное. Потому что там доводчик, и, чтоб хлопнуть, надо усилия приложить. Нехилые такие.

Я выдыхаю. Прикуриваю еще одну.

Опять выдыхаю.

Ну все, Серег, все.

Она ушла. Успокойся.

Она дома, в безопасности, в своей постели.

И вот не успокаивает это!

Как представлю, что она приходит домой, раздевается, идет в душ… А потом ложится в кровать. Голая. Она любит спать голая. Как думаете, откуда я это знаю?

А вот оттуда.

И не я это начал.

Будь моя воля, отмотать все назад, я бы не допустил такого. Но в тот момент я даже и не понял сначала ничего.

Да я и сейчас, если честно, не особо понимаю.

Когда это началось? Когда это реально началось?

В тот раз, парни просто своими взглядами и разговорами заставили меня впервые посмотреть на нее не как на мелкую девчонку, сестру.

Я увидел, что она, вообще-то, очень привлекательная. Нежная такая, светящаяся вся, тонконогая и легкая. На тот момент я выводов не сделал. Ну а кто бы сделал?

Ну, отметил, что девчонка выросла, что надо бы приглядывать за окружением ее и парнями, и на этом все. Тогда я посчитал это просто заботой, обычным вниманием старшего брата, опекуна даже, к своей родственнице. Подумал, что нормально все.

А нет. Не нормально.

И ненормальность эту я скоро стал осознавать.

Или это Татка постаралась?

До сих пор не могу понять…

Просто в какой-то момент, уже после ее шестнадцатилетия, ближе к семнадцати, я стал замечать, что она начала чаще встречаться со мной по утрам. Здоровалась, улыбалась, спрашивала, что на завтрак. И тянулась целовать. Невинно так, просто в щеку. Как сестра.

Я хмыкал. Офигевал слегка. А потом и не слегка. Потому что я все же здоровый нормальный мужик, а она с утра надевала на себя маечки без лифчика и шортики, больше похожие на трусы.

Не будь это Татка, или будь она постарше, я бы точно решил, что она меня ну… Соблазнить, что ли, хочет… Но здесь все было прям невинно. Мне так казалось тогда.

И можно было бы, несмотря на невинность происходящего, все это дело прекратить, но…

Но мне, уроду моральному, это нравилось.

От нее очень клево пахло. Свежестью, мятной зубной пастой, каким-то тонким цветочным ароматом. А, когда она готовила сырники или блины, ванилью, молоком, вкусной корицей.