Но черт, брат…

Я не знаю, что будет дальше. Я не хочу думать, что будет дальше. 

Я хочу поцеловать тебя. Хотя бы раз. Один. Один раз. 

Можно? У меня сегодня все же праздник. 

Выпускной. 

Я скольжу ладонями на его плечи и прикасаюсь к губам. И это похоже на удар током. Сразу по венам высоковольткой. Выжигает нервные окончания, и они горят, горят, горят… И я горю. 

А он…

Он неожиданно отвечает. 

Обхватывает меня сильнее, по-прежнему держа на весу, только теперь прижимает. И целует. Целует, целует! 

По-взрослому. Грубо и грязно. Так, что у меня трясутся губы, и вся я трясусь. 

Высоковольтка же, да. 

В голове – ни одной мысли, ни одной! Только волны тока проходят по телу, заставляя сжимать пальцы на его плечах сильнее, сердце рваться из груди, бумкать неровно, с перерывами. 

Я не помню, когда успеваю обхватить его ногами, когда он подтаскивает меня под попу еще ближе, сжимая с такой силой, что дышать невозможно, больно и тяжело. 

Но это все неважно. 

Важно, что его губы – именно такие, как я и думала, твердые и опытные, его руки – горячие и сильные, его сердце – бьется так, что больно становится.

А самое главное, что теперь я точно знаю, он не видит во мне сестру. Сестер так не целуют. Даже если их очень сильно любят. 

Я с упоением отвечаю на самый первый, самый правильный в жизни поцелуй, а в голове все звучат строки песни, уже давно переставшей играть:

«Сделай так, чтоб я снова была в порядке».

Я – в порядке. Ты пришел, и я в порядке. 

Мой выпускной все же завершается правильно. 

Рассветом новой жизни. 

4. Посиделки на лавочке.

Я останавливаюсь возле дома, где живем мы с Таткой. 

Я на пятнадцатом, она – на десятом. После гибели родителей я продал дом и купил здесь нам с ней жилье. Ее квартира пустовала, пока Татке не исполнилось восемнадцать, и я официально перестал быть ее опекуном. 

До этого момент мы жили вместе. И да, это было, сука, то еще испытание. Последние три года – точно.

Вдвойне. Втройне, бл*.

Я ссаживаю сестру с байка, избегая желания задержать руки чуть подольше на тонкой талии. Она, кажется, даже умудрилась слегка задремать во время поездки, хотя это немыслимо,  когда на байке вторым номером едешь. Но не в случае Татки, естественно. 

Колян заруливает с нами в закрытый двор, снимает шлем и щерится на то, как я плотнее запахиваю на сестре куртку и шлепком по жопке отправляю ее к подъезду. 

Еще бы, гад, разве пропустит развлечение!

Татка, еще в полусне и алкогольном дурмане, оборачивается к нему и тоже улыбается:

- Коля, в гости зайдешь? 

- Коля в гости не зайдет, - обрываю я его желание ляпнуть в очередной раз невпопад.  – Пошла к подъезду, зараза мелкая, и ждешь меня. 

- Да пошел ты! 

Татка показывает мне средний палец и гордо топает домой, Колян любуется охренением на моем лице, которое нечасто увидишь, и авторство всегда одно и то же. И я бы сорвался следом и показал наглой, поверившей в себя сестре, что не стоит злить большого и страшного брата, но,  подозреваю, что Колян именно за этим цирком и остался понаблюдать. 

Поэтому я только провожаю прищуренным взглядом крепкую жопку в коротких шортиках, даже мысленно не позволяя себе залипать на вид, прикидывая, как бы ее наказать. Так, чтоб забыла вообще, каково это – злить меня и выдергивать из постели среди ночи. Так-то я уже старый стал для этого!

Потом разворачиваюсь к Коляну и успеваю заметить, что этот скот прямо-таки облизывается на стройные ножки Татки. Смотрю на него, очень выразительно, подняв бровь. Совсем ты, парень, берега попутал.

- Куда ты пялишься, сучонок? – не выдержав все же, спрашиваю его. 

Ласково так. Нежно даже.