Короче говоря, дел у меня было под горло всегда. 

Времени на общение с отцом и его семьей было все меньше. Потом я пожалею об этом. 

Но в тот момент все казалось правильным. У отца своя жизнь, новая семья, бизнес. 

У меня – своя, от него никак не зависящая. 

На бабки я его не претендовал, своих хватало, а, если не хватало, находил, где взять. Поэтому вопрос наследства не стоял вообще никак. Даже если бы он завещание составил и отписал все Татке – пусть.

Это – его дело. Он сам решает, кому и что завещать. 

Но отец не успел написать завещание. 

Они с Оксанкой поехали в отпуск. На Мальдивы. Типа, второй медовый месяц. 

Перед отъездом отец меня обрадовал, что скоро, похоже, у меня еще родственник будет. Или родственница. 

Я поздравил. И , в самом деле, порадовался. 

Отвез их в аэропорт, потом закинул Татку обратно в дом, и уехал к себе. 

А на следующий день позвонила сестра. 

Трансфер, перевозящий туристов до отеля, влетел в отбойник, слетел с трассы и несколько раз перевернулся. Погибли все, кто не был в тот момент пристегнут. 

Отец и Оксана в их числе. 

Я был настолько оглушен, что даже не верил в случившееся. На автомате организовывал похороны, делал какие-то обычные дела. 

И не понимал, до самого конца не понимал случившегося. 

Накрыло меня после похорон. 

В пустом доме, куда мы с Таткой вернулись и молча разошлись по комнатам. 

Я зашел в свою бывшую комнату, которая так и осталась нетронутой с тех пор, как я съехал. 

Вспомнил, что отец, кажется, планировал здесь сделать детскую. 

И неожиданно затрясло. Посмотрел удивленно на пальцы, сжал в кулак. Сглотнул ком в горле. 

А потом услышал тонкий писк откуда-то. 

Вышел на звук. 

Таткина комната. 

Постоял перед дверью. 

Я не был с ней близок, так, на семейных посиделках общались. Но никогда по душам. Она была закрытой, спокойной девочкой, отец что-то говорил про любовь к музыке, к танцам. Она и выглядела такой девочкой-девочкой, в платьях, с косами, с огромными, немного раскосыми глазами. 

Симпатичная и приятная на внешность. 

Я, поглощенный своими переживаниями,  совершенно упустил из виду то, что она осталась сиротой.

Как и я. 

Но я-то – взрослый мужик, а она – девочка пятнадцатилетняя. 

Я постучал, и, не дожидаясь приглашения, зашел. 

Татка лежала на кровати, одетая, и тихонько скулила в подушку. 

Я присел рядом, погладил по плечу. 

Черт… Ну вот не умею я говорить утешительные слова! Меня бы самого сейчас кто утешил!

А она, резко вскинувшись, порывисто прижалась ко мне. Словно только и ждала моей инициативы, моего прикосновения. 

И зарыдала. 

Я просто обнял. 

Больше я для нее ничего сделать не мог. 

Так и просидели с ней, обнявшись, примерно полчаса. 

А потом так же молча спустились вниз, я приготовил бутерброды и чай. 

- Ты уедешь? – тихо спросила Татка, отвернувшись. И так тоскливо мне стало, хотя куда уж тоскливее! 

Она выглядела потерянной, испуганной, раздавленной. Наверно, я и сам не лучше, но я все же держался. Приходилось. 

- Нет. Я здесь останусь. А потом решим. 

- Что решим? – глаза ее, заплаканные и печальные, буквально сердце вспороли. Черт… Ну вот что делать?

- Как дальше быть. 

- Хорошо. 

Она встала и вышла из-за стола. 

А ночью я опять услышал этот писк, надрывающий сердце, пошел к ней, постучался. 

Она не спала. Лежала, смотрела в одну точку. Маленькая, хрупкая такая. Потерянная. 

- Тат… Может, успокоительного тебе? 

- Нет… Побудь со мной, пожалуйста. Мне страшно так. 

На последних словах ее голос дрогнул, и, хоть и было первое желание ее все же накачать успокоительным и уложить спать, то после этого… Черт…

Я сел рядом, потом прилег поверх одеяла.