– Это вы? – удивлённо моргнула на меня девица. Я не успел ответить, за меня это сделал Лаптев.

– Что? Нет, это – Артём Ильич, мой коллега. А это – Люда.

– Это заметно.

– Артём Ильич – физик-ядерщик в пятом поколении. Так я продолжу. В тот страшный день…

Я с опаской присмотрелся к Сергею. Не знаю, что там ему продали под названием «Стрелы Амура», но изменения в Лаптеве произошли кардинальные. Из худосочного ботаника он превратился в героическую личность: осанка исправилась, в голосе зазвенел металл, засветились гениальностью глаза нобелевского лауреата.

– …в тот страшный день мы с профессором Салье работали в ускорителе элементарных частиц. Всё как-то не ладилось с самого утра. От переутомления у меня дрожали руки…

– Так, а что случилось? – Люду распирало от любопытства. Я решил подключиться к спектаклю и перехватил нить разговора:

– Как раз в этот момент я должен был принести Сергею Степановичу специальный стимулятор и уже подходил к двери ускорителя, и тут… пардон, Люда, слёзы душат, плесните мне рому…

– И мне рому, Людочка.

– Может, не будете мешать, Сергей Степанович?

– Кому? Вам? В чём? Так я продолжу. Как только Артём Ильич подошёл к двери ускорителя, прозвучал жуткий взрыв. Меня отбросило к реактору, а профессор, ох, простите, он, он…

– Его спасти не удалось. А у Сергея Степановича после попадания в активную зону реактора срослись пальцы на руке. Да и на ногах у него…

– Что с ногами? – тяжелогружёный пакетами Миша подошёл к бару.

– А это Михаил Матвеевич, доктор технических наук, – толкнув Мишу локтём, я прошептал: – Мы физики-ядерщики, подыграй.

– Михаил Матвеевич, мы как раз хотели помянуть профессора Салье.

У Люды по щеке поползла слеза. Макаров моргал, не въезжая в ситуацию. Лаптев театрально закатил глаза, а я решил, что в истории пора ставить точку.

– Людочка, не надо плакать. Мы делали это ради таких, как вы, мирных жителей. А в память о профессоре я ношу с собой это, – стеклянный глаз охранника ресторана «Колосок» стукнул о стойку бара. Издав короткий всхлип, барменша грохнулась в обморок.

На входе в самолёт стюардесса косо зыркнула на наши переполненные пакеты и напомнила, что распивать спиртные напитки на борту запрещено. Миша искренне, по-детски удивился:

– А что с ними ещё делать прикажете? Лить на пол и кораблики пускать?

– Скоро введут правило, и будете сдавать бутылки на хранение экипажу!

– И кто это их будет хранить, капитан? – не сдавался Миша.

– Нет, во время полёта капитан немного занят! Этим займутся другие люди.

– Ими можем быть мы! Возьмёте на пол-ставочки?

– Увижу, что пьёте – будет скандал! – стюардесса включила неумолимость.

– А если я окажу вам эротическую услугу? – Миша был в своём репертуаре.

– Какую услугу?

– Покажу грудь!

– Нет.

– А две?

– Да хоть три!

Полёт на трезвую голову суть извращение. А чем плох бизнес-класс? Тем, что стюардесса сидит прямо напротив и не отводит от тебя своих маленьких злых глаз. Напёрстки с шампанским, что она нам выдала, тут же и закончились. Новых не полагалось. Скука и злость уселись на наших подлокотниках.

– Это просто фигня какая-то! – кипятился Миша.

Я и сам был на взводе, но постарался его отвлечь:

– Зато мы летим бизнес-классом за таинственной шторкой. А на обед вместо пластиковой булочки нам дадут кусок мяса.

– Я не ем мясо! – подлил масла в огонь Сергей Степанович, чем окончательно вывел меня из себя.

– Тогда жри свой целлофановый пакет!

– Он не целлофановый. А полиэтиленовый! И вообще, чего вы такие злые?

– Потому что нас, в отличие от тебя, стрелы Амура миновали!

– Сами виноваты. Я вам предлагал. Кстати, я и сейчас предлагаю.