– Лика, ты не собираешься как-нибудь на Демина давить? Шантажировать или что-нибудь еще? Не вздумай! Это сейчас он белый и пушистый, респектабельный и законопослушный. А по молодости наверняка рядом с криминалом ходил, все, кто в девяностые бизнесом заниматься начинали, через это прошли. Тогда слабые не выживали, я знаю, что говорю. Я не раз была замужем за российскими бизнесменами, изнутри видела, как тогда дела велись.

– Мама, весь твой опыт и твои советы даже не из прошлого века, они из прошлого тысячелетия! Сейчас надо выходить замуж за богатого, только если у тебя самой есть деньги. И тогда, в случае чего, можно претендовать на крупную долю в состоянии. Время Золушек миновало. А принцев, или, как ты говоришь, богатых дураков, не осталось. Должно быть, в девяностые вымерли. Как мамонты.

– Лика, я неслась к тебе, чуть ли не сутки в перелетах, и еще лететь предстоит. А ты меня отчитываешь, как школьницу. Ты у меня единственная дочь, я о тебе не перестаю беспокоиться. Прошу тебя, не наделай глупостей. У тебя еще есть, на что жить? В крайнем случае, у нас с тобой еще квартира в Ленобласти. Это, конечно, смешные деньги, но можно ее продать, если я выйду замуж за своего старичка.

– Вот именно, «если». Он, случайно, не в инвалидной коляске передвигается? А вдруг помрет еще до свадьбы?

– Оставь свой сарказм! Со временем не исключено, что коляску буду возить, и ничего в этом плохого нет. Даже удобно – муж всегда на глазах, никуда не денется.

Ольга простилась с дочерью, расцеловав ее, и уехала в аэропорт со смутным ощущением того, что они поговорили, как будто не слыша друг друга.

В день именин императрицы в «Ведомостях» извещено было: «Обручен при дворе майор лейб-гвардии Измайловского полку Густав фон Бирон с принцессою Меншиковой. Обоим обрученным оказана притом от Ее Императорского Величества сия высокая милость, что ее Императорское Величество их перстни Высочайшею особою сама разменять изволила».

Так и было, как газетиры пропечатали. Только не написали, как невеста бледна смотрелась, так что Анна Иоанновна заметить изволили, дескать, «румяна надобно употребить». Не написали, как стояла Александра, уронив руки и глядя не на жениха, а куда-то в пол под его сапогами. Не написали, как вздрогнул Густав фон Бирон, когда брал нареченную за руку, а пуще того, как встретился он с невестой глазами. Столько тоски в ее черных глазах было, что никакие газеты об этом поведать не смогут.

Обменялись кольцами при всем дворе, музыка грянула, но возгласы величальные еще громче слышались. Невесту Анна Иоанновна по-матерински обняла, на ушко что-то шепнув, а жениха изволила ласково по щеке потрепать. За ужином императрица весела сделалась, ни одной здравицы не пропускала, все перемены вин откушала. Сидела она между женихом и невестою, по правую руку жениха обер-камергер Эрнст Иоганн фон Бирон помещался, рядом с невестою брат ее младший, Александр.

Раскраснелась Анна Иоанновна, веер подать приказала. Обмахиваясь страусиными перьями, в воспоминания пустилась, к Александре повернувшись:

– Моя-то свадьба с Фридрихом Вильгельмом у твоего батюшки во дворце игралась! Давненько уж это случилось, ты, должно быть, и на свет не появилась. У светлейшего князя Меншикова лучшие кухни, лучшие погреба, лучшие залы во всем Петербурге имелись. У дяди моего, Петра Алексеича, и близко таких хором не бывало. Тот любил покои низенькие, теплые, без лишнего свету и блеску. Это ему смолоду еще так полюбилось. Мне сказывали, когда в Париж он наведывался, к регенту тогдашнему, под житье ему старый королевский дворец определили – Лувр, кажись. Так дядюшка токмо половину часа там пробыл и ретировался – зело огромен и неприютен тот дворец. Давит громада каменная, сказывал.