Джеймс пристально поглядел вдаль.

– Увы, помимо личных желаний есть сила, над которой пока я не властен.

– И что это за сила?

Лицо Джеймса исказилось – ему стал неприятен разговор. Вставая в полный рост, он отреченно сказал.

– Желаю, чтоб этой ночью вы спали. Без чувств и мыслей.

– Ничего ужасней я не слышала! Разве в Лондоне не принято желать доброй ночи? Или вам в тягость соблюдать даже эту малость?

– Добро и зло – понятия относительные…

Не глядя мне в глаза, он приподнял поля шляпы и поспешно удалился.

Два дня не видела я Джеймса Кемелли и семью Медичи. Погода ухудшилась. Тучи затянули небо, и назревал дождь. Ненастье сказывалось на моей хромой ноге, потому я долго не могла предаться забвению. В доме воцарилась тишина – спали все, кроме меня. Не сумев победить бессонницу, во второй половине ночи я спустилась на веранду. Воздух был свежим и теплым. Ночь возлежала на холмах, и лишь тусклые уличные фонари выполняли роль посланников дневного света, не отдавая землю царству тьмы. Мой взгляд жадно блуждал по плантации. Чинные виноградники сонно дремали, и среди подвязанных кустов показалась большая тень. Я вгляделась в полумрак и поняла, что тень – человеческая. Легким парением она скользила от ряда к ряду кустов и периодически оборачивалась назад. Моё тело бросило в жар, и первой идеей, пришедшей в голову, было разбудить дядю Джузеппе, чтобы тот задержал вора. Но опасность миновала нашу плантацию, поскольку тень метнулась к дому Кемелли и, остановившись, стала озираться по сторонам. По чёрному длинному одеянию – строгому платью – я поняла, что это женщина. Лица было не разглядеть: до самых глаз она прикрывалась чем-то похожим на чадру. Убедившись в отсутствии людей, она повернулась к дому и тотчас исчезла на темной веранде.

Я была обескуражена. Кому понадобилось ночью идти в дом того, чьё имя не произносят вслух? Сперва возникло предположение, что это могла быть Тереза. Но она не стала бы прятаться, да и фигуру Терезы ни с чем не перепутаешь. Потому эта версия была опровергнута, и тогда вспомнилось, что в доме живёт Уильям Кемелли, которого я ещё не лицезрела. Будучи вдовцом, он вполне мог обзавестись любовницей. В догадках я вернулась в спальню.

На следующий день мы завтракали у Медичи. Глава семьи, Адриано Медичи – человек неприметного роста с густыми смоляными усами, хитрым взором и слишком шумный, говорил, не переставая, и благодаря этому составил прекрасную партию дядюшке Джузеппе. Дети Антонио, похожие на него от темных волос до кончика носа, вели себя неприлично: носились по дому, кричали и хватали грязными руками со стола мягкие булочки. Старшины семейств глядели на них снисходительно, а Доротея, преисполненная спокойствием, терпеливо улыбалась при взгляде на них. Признаться, более тихой и смиренной жены здесь я не встречала!

Каприс, на удивление, была молчаливой и более дерганной, чем обычно. Её руки дрожали, что сильно бросалось в глаза. Она вертела в руках салфетку, затем поочерёдно столовые приборы, и то и дело поправляла лёгкий палантин на шее. К чему она укуталась в него – было непонятно. Солнце разогрело с утра, и духота неумолимо изнуряла без дополнительного слоя одежды. За столом не сидела Летиция, и я осведомилась у Каприс, где она.

– Ей не здоровится. К обеду будет.

Разговаривать Каприс была не настроена.

После завтрака, когда мужчины уединились, закуривая самокрутки, а женщины и дети отправились вдохнуть травяной воздух плантации, я решила проведать Летицию.

Трехэтажный дом Медичи мало чем отличался от дома Гвидиче. Белые потолки были высокими, точно куполом давя на плечи, а выбеленные стены добавляли просторным комнатам света. Здесь также присутствовали изыски декора, помпезные вазы, репродукции картин эпохи Возрождения и всякая подобная мелочь, способная внести уюта в серость стен.