Человеку следует заботиться об «очищении» своей души от страстей и другого отвратного [8, с. 101–102]. Очищение, в понимании тринитарного сознания, есть отвращение взора души от того, что губит присутствующее в ней чувство связи с высоко – высоким – Богом. Очищение, по Григорию Нискому, связано с аскетикой. Аскетика врачует, очищает душу, готовит ее к восприятию в себе самого высоко – высокого.

Очищение души, по отцам тринитарного сознания, происходит через испытание себя [10, с. 117], через драматическое «борение» со своими страстями, Тема духовного сражения звучит в текстах Григория Нисского [8, с. 120]. «Внимать себе» означает свершать подвиг восстановления себя как истинного [8, с. 104–105]. Христианин со стороны психологии эту реалию делает основанием своего бытия.

Важно – важным в учении тринитариев было понятие «согласия» сил души в ее следовании своему естеству. «К добродетели, – пишет Григорий Нисский, – следует направлять все силы души» [7, с. 117]. Идея собирания, сопряжения всех сил человеческой духовности: воли, разума, чувства, веры – срединная в понимании жизни внутреннего человека Григория Нисского. Душа есть живое и единое. Рассогласованность тех или иных движений души, по Григорию Нисскому, влечет за собою ущербность всей ее [8, с. 117]. Разъединенная душа страдает и не видит себя самое. Обретение душою единства в себе самой в следовании Богу есть естество ее. Это глубоко переживает богослов и являет своим современникам.

Срединным в трактовке души святотроичное сознание понимает общую пасхальность ее (души) природы. Человеческая духовность свята. Ничто не может порушить ее, отодвинуть ее от Бога. Всегда она воскресает. Воскресение (восстановление) и обожение есть истинная природа души человеческой. Это положение краеугольно для тринитариев в прочтении человека. Григорий Богослов, выражая пафос миросозерцания свой и своих великих современников (отцов – каппадокийцев), пишет о Пасхе как «празднике праздников» [1, с. 804]. Вслед апостолу Павлу он восклицает: «Кто во Христе, тот новая тварь» (2 Кор. 5: 17). Более того, богослов пишет о людях как о богах. Станем богами, будем творить богами [1, с. 39, 62 и др.]! Такова максима его и других тринитариев прочтения духовности человека.

Бог к хорошему, доброму, светлому создал человека. Память об этом неуничтожима в его (человека) духовности. Спаситель – вторая ипостась Единого Бога – укрепил человека в его божественности. И человек начал восхождение к себе истинному. В этом существенная особенность духовности человека времени отцов – каппадокийцев.

Радоваться и радоваться человеку! Радоваться за себя! Радоваться за мир, за его обновление! Радоваться Богу, давшему человеку возможность и надежду на богочеловеково бытие!

Итожится прочтение природы души тринитарным сознанием (в нашем видении) обращение к понятию свободы. Евангельская проповедь свободы человека – свободы в обращении к Богу подхвачена и развита тринитарным сознанием. Внимать своей душе для христианина надо для того, чтобы свободно шествовать ко Спасителю. В этом переживание Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского. «Свобода, – пишет Григорий Нисский, – <…> состоит в том, чтобы не держаться под игом рабства» (Гал. 5:1) [8, с. 120]. Внимать себе, познавать свою душу, очищать ее, испытывать, побеждать в ней отвратное, возвращать ее в естественное для нее состояние – все ради обретения свободы, свободы исповедания Христа. Такова максима тринитарного сознания.

Завершим экскурс в восприятие Отцами тринитарного учения души человеческой словами Григория Богослова: «Желаю быть один с самим собой. Ибо для меня всего кажется лучше, замкнуть как бы чувства, отрешившись от плоти и мира, без крайней нужды не касаясь ни до чего человеческого, беседуя с самим собой и с Богом, жить превыше видимого, всегда носить в себе божественные образы, чистые, не смешанные с дольними и обманчивыми впечатлениями, быть и непрестанно делаться как бы неомраченным зеркалом Бога и божественного, приобретать ко свету свет – к менее ясному лучезарнейший; пока не взойдем к Источнику тамошних озарений и не достигнем блаженного конца, когда действительность сделает ненужными зеркала» [1, с. 362].